Форма его выглядела безукоризненно, но только на первый, неискушенный, взгляд. Особо была перешита у Виталия бескозырка – тулья была специально подрезана. Брюки клеш были без вшитых клиньев, но растянутые на фанерном клине, до требуемой курсантской модой ширины. Синий воротник – «гюйс» застиран до голубого цвета, что бы напоминал о долгом пребывании под морским ветром и солнцем. Вообще Виталька любил пофорсить.

Кстати, подобное отношение к своей форме было и у нас, курсантов Севастопольского ВВМИУ, в конце 60-х годов прошлого века. Хотя вещевая служба училища выдавала добротную и качественную курсантскую форму, сидела она на наших худощавых фигурах, мешковато, да и не всегда была по росту. Флотские традиции и мода заставляли изрядно потрудиться чтобы выданное обмундирование соответствовало флотскому «шику».

На бескозырке первым делом ломался каркас. Некоторые вынимали из бескозырки пружину, и она становилась «балтийской». Особо перешивались брюки. Они должны были быть возможно более узкими в верхней части, в бедрах, и иметь максимальную ширину внизу. Вшивание клиньев не поощрялось, потому что командование заставляло клинья выпарывать. Брюки смачивались водой и растягивались на фанерных клиньях. И у нас некоторые любители флотской романтики обесцвечивали «гюйс» в хлорке. Особым «шиком» были выпукло-латунные пуговицы, украшенные якорем. Хотя уже много лет как выдавались плоские анодированные пуговицы из легкого сплава, но латунные пуговицы передавались по наследству. Мне такие латунные выпуклые, пуговицы на шинель и на бушлат достались от отца. Пуговицы приходилось часто чистить полировочной пастой до золотистого блеска, что тоже было частью традиций. Скажу, что эти латунные пуговицы затем перекочевали на мой офицерский китель и тужурку, и я получал за них замечания, даже будучи старшим офицером обучаясь в стенах Военно-Морской Академии.

Каспийское Высшее Военно-Морское училище располагалось в 15 километрах от города Баку. Внушительный, четырехэтажный, с колоннами на центральном портике и полуколоннами на боковых выступах, учебный корпус, строевой плац, вокруг которого располагались казармы, были обнесены высокой стеной.

Курсант Виталий Лоза в стихах, очень точно описал расположение своего училища:

Словно маленькая птичка,

Там у черта на куличках,

Посреди бугров косых

Примостился скромно «ЗЫХ».

Что внутри никто не знает,

Ибо все от глаз скрывает

Величава и стройна,

Как запретов всех основа

Толщины полуметровой,

Штрих – китайская стена.

Это общая картина,

Но ни строй и не рутина

Не сумели до конца

Уничтожить всех талантов

И как прежде у курсантов Благородные сердца.

Настоящего клуба в училище не было. Под клуб был приспособлен одноэтажный барак, находившийся на «Зыхе» примерно в километре от училища. В клубе проводились вечера с танцами, куда приглашались и просто приезжали девушки.

Если кто-то из курсантов Каспийского ВВМУ оставался без увольнения, то мог пойти в училищный клуб. Кстати, в клуб курсанты младших курсов тоже ходили строем. Виталий вспоминал:

А теперь в разгар субботы

Топот поднимают роты

И, не разжимая губ,

Строем посещают клуб.

Преодолеть все трудности и получить увольнительную, для курсантов расположенного далеко за городом Каспийского училища, было лишь половиной дела. Потому что, чтобы добраться до города, до остановки городского трамвая нужно было идти пешком около пяти километров, через перевал «Курсантских слез». Основным способом передвижения курсантов до города был, как тогда говорили: «Даш-баш» – то есть поездка на попутных автомашинах, как правило, в кузове грузовиков. Уволенные в город курсанты поднималась на верхний контрольно-пропускной пункт и останавливали попутные машины. Если те не останавливались, курсанты становились «стенкой» поперек шоссе принуждая водителей тормозить. Иногда в кузов набивалось столько увольняемых, что ехали стоя, держась за ремни друг друга. Курсанты забирались в грузовик ловко и быстро, хотя им и мешали палаши. Большинство водителей всегда останавливались, так как знали, что «сопротивление бесполезно», а деньги курсанты собирали и платили честно.

В альбоме Виталия есть стихотворение, посвященное увольнению курсантов КВВМУ в город. Читая его, словно видишь все своими глазами, так емко и правдиво написано:

Встанешь в строй, как на мученье,

Проклинаешь увольненье,

А тебя как экспонат,

Ввертят целый час подряд.

И преодолев все сферы,

Всех дежурных офицеров,

Посылая к черту всех,

Ты шагаешь по шоссе.

А у КПП обычно,

Прибывая методично,

Собирается порой

Увольняющихся строй.

Городской томимый жаждой

Пред «союзниками» каждый

Вынимает свой палаш

И кричит: «Даешь! Даш – баш!»

Наконец у поворота,

Встречен криком целой роты,

И к шлагбауму спешит

Словно убежавший узник,

Запыхавшийся «Союзник»

Предвкушая барыши.

И, как символ беспорядка,

Начинается посадка:

Кто на крышу, кто куда,

На колеса, на кабину,

Облепивши всю машину

С завыванием звериным

Отправляется орда.

Прочитав эти строчки, я невольно вспомнил свои молодые офицерские годы, службу на Северном флоте, в теперь уже далеком 1973 году. Тогда тоже приходилось штурмом брать грузовые машины- «скотовозы», как называли их флотские остряки, военных строителей – «союзников», чтобы на этих попутках добраться из жилого городка до базы атомных подводных лодок.

Если машина была с открытым кузовом, то все делалось в три касания: первое – рука ухватывается за борт, нога на покрышке колеса, второе – подтягивание, третье – заброс ног и тела в кузов. У нас, лейтенантов, это получалось ловко, но вот заслуженные капитаны третьих и вторых рангов, осиливали эти приемы с трудом, вдобавок им мешали портфели «дипломаты» – непременный в те годы атрибут флотских офицеров, ну, как пистолетная кобура, у армейских офицеров.