Шрифт:
– Я ухожу, Юр. Подаю на развод.
Лицо Валова вытягивается. Он сонно хлопает глазами и обводит взглядом стоящие у двери чемоданы.
– Эль, ну какого черта, а? – запрокидывает лицо к потолку.
– Это я должна у тебя спросить. Какого черта ты угрожаешь Пятсу судами?
– Ах, вот оно что. Этот мудак тебе еще и нажаловался.
– Нажаловался, да. И вот что я тебе скажу, Юр, если ты сунешься к Матиасу с иском, если подвергнешь Мишку такому испытанию…
– Какому испытанию? Брось. Ему два. Он ничего не понимает!
– Так ему объяснят. Поверь, найдутся «добрые» люди. И как ты тогда ему в глаза смотреть будешь, а, Юра?
– Тебя послушать, так я чудовище! Но ты попробуй поставить себя на мое место!
– Твой материал не был использован, а ты из-за того, что просто не можешь с этим смириться, готов протащить нас через ад и даже не задумываешься, что с той стороны есть свои интересанты.
Юра хмурит брови, не сразу понимая, на что конкретно я намекаю.
– Ты про Мишкиного донора, что ли?
– Да. Он ведь тоже хотел в суд идти, Юра. Я умоляла его этого не делать… – отворачиваюсь и делаю глубокий вдох, чтобы не заплакать.
– И что?
– И то, Юра. Он поступился своими личными интересами ради малыша, которого знать не знает! А ты… Тот, кто растил его, кто менял ему пеленки и купал… Кто любил вроде и пылинки сдувал, берешь и все уничтожаешь. – Вывалив все это на Валова, я буквально сатанею от злости. Материнский инстинкт выступает на первый план и перекрывает собой все другое: любовь к мужику, в которой я потерялась, мою по нему тоску, и даже страх одиночества. В конце концов, если так разобраться, я теперь никогда не буду одна. У меня Мишка! И преобладающее над всем остальным желание любой ценой его защитить. Вот оно и придает мне силы. Цементирует источенный болью и страхами стержень. Я встаю с чемодана и, сжав руки в кулаки, подхожу к Юре вплотную: – Только знаешь что? Я тебе не позволю. Хочешь идти в суд? Пожалуйста. Но не удивляйся, когда Мишкин отец сделает то же самое, чтобы в принципе вывести тебя из игры.
Я разворачиваюсь, подхватываю чемодан за ручку и шагаю к дверям.
– А ты только этого и ждешь, да? – орет Валов. – Посмей только с ним встретиться! Мишка по закону мой!
– Твой? Твой, блядь?! Разве? Господи боже… Сам не гам, и другому не дам, да, Юра?
Но тот будто вообще меня не слышит и гнет свое:
– Или ты уже встречалась с этим узкоглазым?! Ты знаешь, кто он?
О том, что красиво расстаться не выйдет, я понимаю, когда у Юрки от моего удара дергается голова.
– Ублюдок. Какой же ты ублюдок, Юра…
Ох, как меня колбасит! Струна, натянувшаяся внутри, рвется, заставляя вибрировать каждую клетку в теле. И приходит осознание конца. Если до этого, положа руку на сердце, еще были какие-то варианты, то Юрка их уничтожил махом.
– Мама…
Скуля, как побитая псина, выскакиваю за дверь.
– Эля… Элька, прости. Это все нервы, Эля…
– Руки убрал! Меня сын зовет.
– Эля…
– Уйди! Не делай мне из ребенка заику.
Юра все-таки меня отпускает. Влетаю в детскую, а перед глазами стоит его почерневшее лицо. Он быстро опомнился, осознал, что ляпнул, но то, что слово не воробей, потому и придумали, что… да, не поймаешь его. Не поймаешь. И сказанного назад не вернешь. Узкоглазый…
– Проснулся, котеночек? – шепчу я, подхватив Мишку на руки.
– Дя!
– Хорошо, тогда давай быстренько умываться, и к бабушке. Ты же хочешь поехать к бабушке?
– Дя!
– Вот и славно.
Я веду сына в ванную, умываю его, помогаю почистить маленькие круглые, как жемчужинки, зубки. Валов маячит рядом. Топчет туда-сюда коридор.
– Я не хочу, чтобы вы уходили. Я люблю вас. Тебя. Мишку. Вы вся моя жизнь.
– Правда? А так и не скажешь.
Надеваю на сына любимую футболку с динозаврами и шортики в тон. Оглядываюсь по сторонам в поисках кепки. Я точно ее приготовила, но из-за непролитых слез перед глазами все плывет – ни черта не вижу.
– Эля…
– Поможешь спустить чемоданы?
– Элька, не дури.
Ну, нет – так нет. Ставлю Мишку на ножки и берусь за самый большой и тяжелый. Юра, выругавшись, вырывает у меня ручку, хватает еще один и молча выходит из комнаты. Чтобы ему не приходилось подниматься дважды, маленький чемодан я выношу сама. И, как на грех, сталкиваюсь со свекровью в коридоре.
– Доброе утро, – моргает она. – А что происходит?
– Мы с Мишей съезжаем. Спасибо за все, но… – пожимаю плечами, не сумев придумать, что добавить к сказанному.
– Эля, да вы что? Погоди. Юра тебя обидел? Так я ему сейчас…
– Не надо, мам… То есть Любовь Павловна. Ничего уже не будет. – Я все-таки начинаю плакать, – Простите.
Опустив глаза к полу, я все же спускаюсь вниз. Как-то дохожу до машины и пристегиваю Мишку в кресле, пока Юра грузит наши чемоданы в багажник. Мелькнула было мысль оставить машину мужу, в конце концов, это он мне ее дарил… Мелькнула и тут же исчезла. Я не могу остаться без колес из-за глупой гордости. Я и так уже все потеряла. Пусть хоть машина будет.