Его напарник продолжал копаться в документах.

— Что ищешь, командир? Может подсказать? — поторопил я его, переступая с ноги на ногу и свыкаясь с новым телом.

— Да так, — откликнулся сержант. — Что-то никак не пойму, где служил солдатик?

— Майкоп, 131 омсбр, звание младший сержант, — отчеканил я. — Разведрота, комбриг наш — Чирков Виктор Петрович.

Выдал я и сам себе удивился. Будто во мне жил другой человек, с другими знаниями.

— Ингушей и осетин успокаивал?

— Так точно.

— Наслышан, да…

Память услужливо подсказала, что тот, в чьем обличье я сейчас нахожусь, принимал участие, будучи срочником, в военном урегулировании осетино-ингушского конфликта осенью 1992 года.

— А что за медалька у тебя такая? — второй мент уставился на мою грудь, где действительно висела медаль. — За отличие в воинской службе… м-м-м… Во время ты оттуда дернул, слышал, что чеченцы вооружаются, ой нехорошо это кончится, — сержант, закончив ознакамливаться с моей характеристикой, выданной в военной части, вернул мне документы.

— Будто у нас здесь все хорошо, ага, в курсе, что дедушка творит? — хмыкнул второй «без погонов», докуривая «марку» до самого фильтра. — Дурдом какой-то…

Сержант зыркнул на своего напарника, тот сразу прикусил язык…

— С возвращением! — сержант отдал воинское приветствие, и патрульные зашагали по перрону дальше в сторону кучки цыган.

Узнаваемая башенка Казанского вокзала играла в лучах осеннего солнца. Вокруг народ торопится, спешит. Люди одеты, как на картошку — цветастое китайское вперемешку с серым текстилем ушедшей эпохи. Ух… Неужели и прям в девяностых я?

Наверное, предыдущий Владимир Данилов мог быть не в курсе происходящего. Для меня же события сентября 1993 года все еще были свежи в воспоминания, как будто это случилось вчера. Ельцин в эти дни старался сосредоточить в своих руках власть и вступил в конфликт с Верховным Советом и Руцким. В стране действительно происходил дурдом, и это еще мягко сказано, а я попал в его кульминацию. Теперь, почему-то происходящее не казалось мне сном. А что же это нахрен тогда такое?..

Такая четкая картинка вокруг. Говорят, во сне невозможно разглядеть собственные ладони, а тут каждую морщинку вижу. Я все еще туго соображал, хотя мысли начали разгоняться. Закурил еще одну сигаретку, взял рюкзак и медленно поплелся в сторону выхода из вокзала. Ноги еще не совсем слушались, будто бухали вчера напару со мной на юбелее. Роста Владимир Данилов оказался повыше среднего. Телосложением не дрищ, но и не бугай, подтянутый такой. Мышцы не дохлые, ведь тяжеленный рюкзак на горбу не доставлял особых неудобств. Уже одно это радовало, что базовый «набор выживальщика» при мне. И почему я так спокоен? Видно стадия «отрицания» еще не настала.

Времени было 10 утра, как показывали часы на стене, завтрак, судя по урчанию в животе, я пропустил. Молодой организм бунтовал, настойчиво требовал подпитки. Мысли роились в голове и не хотели укладываться в единую картинку — как так-то, почему я не умер, я точно помню, как взлетел на воздух. Почему оказался в прошлом и за какие такие заслуги получил тело молодого пацана, у которого впереди вся жизнь.

Но раз дали — заслужил, значит. Шанс получил, так сказать. А это ведь мой даже не второй шанс, а третий. Второй был тоже, когда я чуть не погиб во время боевого столкновения в составе… 131 майкопской бригады. Много-много лет назад. Тоже 90-е, тоже Кавказ. Выходит, служили мы почти одновременно там, но никакого Владимира Данилова я признаться не припоминал, хотя далеко не каждого срочника награждали медалями, а с ребятами из разведроты приходилось плотно общаться.

Вспомнил, как когда я в этом же 1993 году колебался уходить или нет из армии. До майора дорос, жалко как-то было службу бросать и остался, думал хоть что-то изменится — неа, не изменилось… А сейчас дембельнулся вот срочником. В этой новой жизни, раз уж так распорядилась судьба, я не собирался больше наступать на старые грабли. Это же новая жизнь, ведь так?

Вокзал встретил бронзовой статуей Ильича и таблом с информацией:

'Уважаемые пассажиры!

За лишний вес ручной клади

вы можете заплатить

в 5-ом справочном зале'.

Народ роился и толкался, как в муравейник попал. Люди сновали туда-сюда, будто бесцельно и не понимая зачем. На лицах читалась уныние — спокойствие и стабильность советского времени исчезла раз и навсегда. Только у тех кто моложе, наоборот — в их глазах я видел блеск и азарт. Люди устраивали себе «оазисы», складывая вещи на коричнево-желтой плитке, и сидели или лежали прямо на них, сжигая время, которого было навалом. Бросалось в глаза большое количество бездомных, распластавшихся прямо на полу или на картонке. Проходящие мимо менты их не трогали. То ли не хотели руки пачкать, то ли настолько привычной была такая картина.

Я проголодался, поэтому первым делом пошел в вокзальную столовую. У кассы стояло несколько усатых мужиков, правда не знаю, что они здесь рассчитывали купить, разве что пообщаться с миловидной кассиршей в белом халатике. Витрины зияли пустотой, грустно поблескивая металлическим дном. Я прошел к кассе, увидел старые деревянные счеты, да тарелку накромсанной большими кусками любительской колбасы. Жрать было совершенно нечего, а колбаса, возле которой кружились мухи, доверия не внушала.

Рисковать и есть «это» не стал, хотя один из усатых мужиков попросил взвесить себе пару кусков. Продавщица без всяких перчаток, взяла валявшуюся на прилавке вилку, ткнула ей в колбасу, разогнав мух, и взвесила еду на громоздких синих весах. Когда назвала сумму, мужик поскреб макушку и взял только один кусок, а кассирша, ничуть не смутившись, закинула продырявленный вилкой лишний кусок обратно.