Шрифт:
– Что такое?! Тебе больно ходить?
Саша всхлипнула и отрицательно замотала головой.
– Тогда что?! Что?! Почему обязательно нужно превращать каждую репетицию чёрт пойми во что!
Нагаева отдышалась и утёрла слёзы. Женя пришёл в недоумение, наблюдая за всей этой картиной со зрительского кресла. Ему захотелось увести бедную плачущую девушку с подиума, настолько беззащитной она выглядела, словно маленькая овечка среди стаи волков.
– Саша, дыши, – сбавил обороты модельер, – дыши. Ты можешь продолжать? Умирающий лебедь мне не нужен – если тебе плохо, давайте сделаем перерыв.
Саша кивнула и ринулась из зала, Голдин вздохнул, утёр лоб и объявил:
– Перерыв десять минут!
Остальные модели устало рухнули на сидения, обмахиваясь всем, что попадёт под руку. По кругу пустили бутылку воды. Вика посмотрела на дверь, в которую только что вышла Саша, и куда теперь направлялся её брат.
– Может, у неё что-то серьёзное? – обеспокоенно спросила она у девочек.
Никто не ответил. На Вику устремились лишь скептические взгляды.
– Она постоянно ноет, – перебивая одышку отмахнулась Рита. – По поводу и без. Мы не реагируем: умоется, успокоится и придёт.
Тем временем Женя осторожно дотронулся до плеча Саши, тихонько вздыхающей у туалета. Девушка отпрянула от неожиданности: за звуками собственного плача ей не было слышно приближавшихся шагов.
– Всё нормально?
Саша молча закивала в ответ, но затем мотнула головой и снова расплакалась. Женя приобнял её, и девушка окончательно дала волю чувствам.
– Проплачься, не бойся, – приговаривал Протасов, – мне не впервой быть жилеткой.
С минуту слёзы, утираемые ладонью, сочились по щекам, а Женя осторожно покачивал её из стороны в сторону. Он знал, что в такие моменты слова излишни, нужно, чтобы кто-то просто был рядом, обнимал и молчал. Наконец Нагаева престала всхлипывать и разомкнула объятия, вид у неё был, как у обиженного ребёнка: красные глазки, размазанные слёзы и сбившееся дыхание.
– Спасибо… – пролепетала она.
В кармане пиджака Протасова нашлись салфетки, он протянул одну из них девушке, и та аккуратно стала промакивать ею глаза.
– Не поделишься, в чём дело?
Поначалу Саша молчала, лишь её неровное дыхание нарушало тишину, но затем её будто осенило, она серьёзно посмотрела на парня.
– Ты ведь знал Олю?
Последовал утвердительный кивок.
– Тогда ты поймёшь, о чём я хочу сказать. Она точно не прыгала из окна. Я уверена, что не сама. Все делают вид, будто ничего не случилось, словно её с нами никогда и не было! Как они могут думать о каких-то там рисунках, музыке, репетициях?!
– Я понимаю. Но тогда получается, ты хочешь сказать…
– Да, – шепнула Саша. – Я не верю в это, но в самоубийство Оли верю ещё меньше. И то, что Рита утром сказала о полиции: «Скорее всего дело не будут заводить», с какой это стати? Почему они внимательно всё не исследовали? Я не понимаю.
– Наверное, не возникло никаких вопросов, – Протасов пытался найти слова. – Послушай, это серьёзные обвинения. Может они и правы, люди могут многое скрывать от окружающих, в том числе свои переживания, может она…
– Нет, – отрезала Нагаева. – Говорю тебе, нет.
Из зала послышался голос Голдина, он звал Сашу обратно.
– Давай встретимся после репетиции, я кое-что тебе расскажу.
С этими словами она спешно зашагала прочь.
Показания Саши
Маленькие зефирки медленно таяли в чашке какао, о которую Саша грела ручки. От напитка исходил лёгкий и манящий аромат шоколада. В пекарне через пару домов от Дома моды, куда было решено зайти после репетиции, играла приятная музыка, она настраивала на разговор.
Женя присел за стол, дождавшись свой американо, и теперь с интересом ждал, что же скажет ему эта милая девушка с глазами Бэмби. Он попросил сестру и подругу идти домой без него, сказав, что приедет к ним позже и всё объяснит.
Но пока Саша молчала, лишь задумчиво смотрела на какао, как будто сомневаясь, стоит ли говорить.
– Ты хотела о чём-то рассказать мне, – начал Женя.
– Да, хотела.
– Но теперь не уверена, что хочешь?
Нагаева посмотрела ему в глаза и едва заметно улыбнулась.
– Ты всегда такой проницательный?
Женя усмехнулся и с гордостью произнёс:
– Так уж вышло. На самом деле совсем нетрудно понять то, что написано на лице. Но раз уж мы здесь, может, всё-таки поделишься со мной? Обещаю, это останется в тайне.
– Я беспокоюсь не об этом, а о том, что ты можешь обо мне подумать. Но ты прав, лучше я расскажу. Сначала я хочу спросить: откуда ты знаешь… знал Олю?
Протасов вкратце поведал Саше историю их знакомства.
– Тогда ты точно понимаешь, что она не могла совершить самоубийство. Тем более из-за какого-то парня. Она была совсем не таким человеком. Мы с ней тесно общались иногда, у меня даже сложилось впечатление, что мы подруги, мы доверяли друг другу. И если бы вдруг у неё были какие-то проблемы, она могла бы поговорить со мной. Конечно, есть вещи о которых и самым близким не всегда расскажешь, но, ведь если человека что-то терзает настолько сильно, что он не видит иного выхода кроме смерти, с ним же должно что-то происходить. Он будет подавать какие-то сигналы, перемены в настроении, странное поведение, да хотя бы грустное лицо!