И я откуда-то знала, кто причина этому счастью, рвущемуся изнутри волнами нежности и умиротворения.

Я была в незнакомом саду — окружавшем, может, замок, дворец, особняк, каменный и монументальный. Я видела только стены сквозь заросли и задыхалась от чувств и ароматов цветов, я теряла сознание от близости человека, который даже не прикасался ко мне. Я не смотрела в его сторону, лишь улыбалась.

Мы были не ровня — я знала и об этом. Я, хозяйка всей этой роскоши, и он, простой офицер. Я, титулованная особа, и он, титулованный выше, но, увы, происходивший из потерявшей влияние, некогда приближенной к князю семьи. Или даже к самому королю — кто знает, это все давно быльем поросло. Я знала, что нас разделяет: мои деньги, титул, заслуженный моим дедом за преданность княжеству и короне, и его опала, безвестность и то, что когда-то — глупо, но это так — наши семьи стояли по разные стороны трона.

Мы были не ровня, но нам обоим было на это плевать.

В своем сне я знала не только это. В какой-то момент он решил не портить мне жизнь мезальянсом. Что было от той его связи — меня не волновало. Я не намерена была этого человека кому-то вдруг отдавать и терять фантастическую эйфорию, доступную — дарованную — свыше не каждой. Я знала, что мой отец согласился на брак, ему, как потомку того, кто заслужил титул, деньги и почести не древностью рода, а потом и кровью, все условности были глубоко безразличны. Я вышла замуж — и я была самой счастливой женщиной на Земле, или как, черт ее побери, называлась эта планета, если ей вообще хоть кто-то когда-то давал название.

Я вышла замуж, разрушив чью-то жизнь, но я была эгоистична в своем выстраданном счастье. Я с трудом справлялась с собственными эмоциями в странном сне, и над нами звонили колокола.

Я открыла глаза, потому что сказка внезапно кончилась. Было темно, холодно, тело мое онемело. Я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

Но было необходимо, хотела я того или нет, была я в силах или не в состоянии.

— Пожар! Молчащие прокляли этот город! Пожар! Пожар!..

Пожар в эту эпоху — стихийное бедствие. Страшнее чем голод, опаснее чем эпидемии. Скученность построек, горючие материалы, отсутствие воды, песка и путей эвакуации, узкие улицы, неровные дороги, стремление жителей во что бы то ни стало сберечь свое добро и ветер, разносящий пламя. Захочешь удрать, не убежишь, помешают или не успеешь.

Закусив губы — они только поджили, и я почувствовала, как по лицу течет кровь — и собрав все возможные силы, я поднялась с кровати, приказав себе не орать от боли. Поддамся ей — и можно лечь и ждать своего часа. Я бы утешила себя мыслью «хуже быть не может», но прекрасно знала, что может и будет, если я прямо сейчас не заставлю себя двигаться и сойти вниз.

Кричали на улице. Внизу Люсьена выглядывала в окно, и еще я услышала, как не спеша спускаются остальные.

Я тоже подошла к окну, заглянула в щелочку между ставнями. Люсьена встревоженно пыхтела мне в ухо.

— Что там? — спросонья, хрипло спросила Анаис. — Горит где-то?

— На нашей улице не видать, — проговорила Люсьена. — Молчащие помилуют, нас обойдет. Да, Валер? Что-то видишь?

Любопытствующее население — вижу, да. Все высунулись в окна и смотрят в сторону, противоположную той, в которую смотрю я. И никто ничего не предпринимает, а мне необходимо понять, сколько у нас есть времени.

Глубоко дыша и убеждая себя, что мне не больно, что я просто отлежала себе все что могла, я быстро пошла наверх. За мной потащились и остальные, и их бы я с удовольствием оставила внизу.

— Как там Фредо? — спросила я у Анаис. — Что с ним? Смотрела его ногу?

— Спит, — бросила она. — Смотреть там нечего.

— Жар спал?

— Да я щупала? — возмутилась она. — Он и не дается, орать начинает. Перебудить тут всех, и младенцев? Оно мне надо?

— Но он хотя бы в сознании? — раздраженно выдохнула я, распахивая дверь комнатки, которую занял Симон. Он сидел на кровати, сонно хлопая глазами.

Я прошла к узкому окну под потолком. Черт бы побрал этого параноика Лазаря и того архитектора, который пошел у него на поводу. Мне пришлось вытянуть руки, подтянуться и запрыгнуть на кровать, и от этого немудреного движения меня чуть не скрутило, как от удара током. Надо терпеть, организм поймет, что иначе ему крышка, и все ресурсы мобилизует на выживание, отключив такую сильную боль. И немного разомнутся мышцы — один сплошной ушиб, хорошо если нет ни трещин, ни переломов, ни травм внутренних органов.

Горело в той стороне, откуда я пришла. Где были дом Жака и лавка, в которой я раздобыла себе одежду. Языки пламени лизали крыши домов, и новость скверная: площадь возгорания уже большая, не один дом и скорее всего не два.

Я почти что свалилась с кровати, точнее, упала на нее своей пятой точкой, пострадавшей не меньше, чем все остальное тело, и, облизав кровящие губы, сказала:

— Собираемся и уходим отсюда. Будите всех, Анаис, если у тебя еще осталась та трава… ты говорила, что Фредо сможет идти?