— Давайте посмотрим, сколько у нас еды, — предложила я миролюбиво. — От этого будем отталкиваться. На сколько дней нам хватит провизии.

Рош и Бриан наградили меня злобными взглядами. Анаис же сволокла со стола мешок, и Мижану открыл было рот, чтобы заорать, но его тут же одернул седой.

— Это мой мешок! — возмущенно запыхтел Мижану. — Я тяжело болен!

— Нам нельзя шуметь, мой господин, иначе те ужасные бессердечные люди внизу узнают, что мы тут, — принялся убеждать его седой. Голос у него при этом был вязкий и приторный, как у завзятого льстеца, а выражение лисьего лица — подхалимским и брезгливым одновременно. Я как изображение на экране смартфона смахнула картинку, подкинутую воображением. — Они нам все оплатят, мой господин, каждый кусок хлеба.

— Куда мы денемся, — хмыкнула я. Анаис хохотнула, Рош тоже издевательски хрюкнул. Наблюдательному человеку хватило бы, чтобы понять, чего господину Мижану его претензии будут стоить, но он, видимо, был настолько уверен в своей правоте, что даже расслабился.

Провизии было не много, но и не мало. Шесть буханок хлеба, но здоровых, больше среднего батона раза в два, и пусть одним хлебом сыт особо не будешь, но и с голоду не умрешь. Поделить на пять человек каждую возможно вполне, получается тридцать кусков, на два дня хватит. Пока я производила в уме подсчеты, Анаис вытащила что-то, завернутое в тряпку, и под всеобщий очень тихий, почти неслышный, но довольный вой продемонстрировала нам чью-то вяленую ногу. Увы, но больше в мешке не было ничего, если не считать той буханки, которую вчера не доели.

— Горшки? — упавшим голосом спросила я. — Что-то, куда можно набрать воду?

— Это ты, — злобно выпалил Мижану, — пащенок, приказал разграбить мою телегу! Ты знаешь, что там было?

— Да мне сейчас, поверь, на это плевать, — пожала я плечами. — Было — сплыло. Живой остался и ладно. Ару, на пост, остальные… давайте завтракать.

Моему присутствию на троне оставались считанные минуты. Женщинам было без разницы, кто распоряжается, быть бы сытым и целым, а вот мужчины недобро дергались. Я, отламывая от хлеба кусок, легкомысленно поздравила про себя всех пятнадцать человек с тем, что, потеряй я место главнокомандующего, прочие тут же займутся выяснением, кто главный.

Совсем как канвары. Или они не настолько дикие, или люди от дикарей недалеко ушли.

— Что-то ты ухмыляешься, — с набитым ртом процедил Рош. — Мне твоя рожа все меньше нравится.

— Я от твоей тоже не в восторге, — отозвалась я, пропихивая в горло сухомятку, — но гневить Молчащих и роптать, что не то лицо, не та стать — не стал бы.

Мишель отнесла Ару его порцию и села рядом со мной. Все молчали, но обстановка накалялась. Жизель отряхнула крошки, пригладила волосы, уселась поудобнее и принялась кормить детей. Я с облегчением отметила, что прошлая ночь, как и предыдущая неделя, не сказались на количестве ее молока.

— Бумага есть? — спросила я, когда завтрак закончился.

— Помолишься о спасении? — скривился Рош.

— Да, конечно, — с самым серьезным лицом призналась я. — Давно надо было.

Я припомнила жесты, которые делал Фредо. Рука ко лбу перед началом молитвы, потом — рука к губам, и не перепутать. Пока искали бумагу и перо — как я догадалась, отказать мне в молитве было кощунством — я проверила, как там Фредо, и положила перед ним его кусок хлеба.

Спит. Жар спал, нога под тряпками. Я не стала его тревожить, к лучшему, что он спит, меньше боли, меньше страданий. Рассвело уже достаточно, чтобы я могла усесться в углу и заняться тем, чем была должна, лишь бы никто ко мне не присоседился, никто мне не нужен сейчас, молитва интимна.

Раздражение мое быстро достигло предела: писать пером и чернилами было пыткой. Я обляпала весь лист и перемазалась сама, но кое-как, искажая масштаб и все мыслимые пропорции, изобразила карту: зал-маяк, колодец, из которого мы вылезли, путь, который мы проделали, основные вехи, оставшиеся в памяти. Вода. Внизу довольно воды, во что ее собирать?

И что делать, если у Жизель пропадет молоко? В эти века младенцев кормили грудью лет до трех, но это при условии, что мать жила себе относительно припеваючи.

Меня не трогали. Анаис пошла заниматься с Фредо, я на них косилась, но так, невнимательно. Симон и Мишель играли с камнями в углу. Было зябко. Откуда-то из угла потянуло вонью — как я ни хотела избежать дерьма в нашей жизни, судьба показала мне шиш. Рош может быть горд и доволен.

Я спрятала карту, приложила руку к губам, поставила чернила на стол и подошла к окну. Ару стоял на посту — привык, но пора бы его сменить кем-то не менее толковым.

— Моя очередь, — сказала я. — Спасибо.

Над морской гладью носились чайки — крупнее наших, и орали они резче, периодически устраивая потасовки из-за кем-то пойманной рыбы. Матросы развлекались: пили и играли, похоже, в карты. Я насчитала шесть игроков, еще трое просто пили и человек пять валялись на камнях. Один все бродил возле разрушенной лестницы, и я пришла к выводу, что не таким и необдуманным был подрыв. Мы могли бы договориться, но…

Я посмотрела на Жизель. И не одна я.

— Сыты, можно и плоть потешить, — прищурился Бриан и сделал шаг. Люсьена подняла голову, скривила губы. — Ну, что морщишься? Три бабы, если старуху не считать, хотя и она, может, кому пригодится.