Выступил на митинге и фенин отец. Он горячо призывал хуторян отказаться от помощи изменникам революции.

— Кто не хочет идти в Красную Армию, тот враг всем трудящимся казакам, — твердо заявил он, а сам думал: «Вижу я вас насквозь, знаю, кто из вас чем дышит. Вон Марина стоит... Попадись ей в руки — по капле кровь выпьет. Не митинговать с вами, проклятыми, надо, а поарестовать вас всех!»

А сам кричал, стараясь, чтобы его лучше слышали:

— По-хорошему предупреждаем вас, граждане-казаки, а кто попадется, пусть тогда на себя пеняет!

Выступили и двое из батраков. Они шумно возмущались теми, кто якшается с дезертирами, и требовали для таких людей самой суровой кары.

А слушавшие стояли, как немые, не говорили ни да, ни нет. Только один пожилой богатый казак, известный на хуторе своей хитростью, вышел вперед и сказал:

— Оно все так. Значит, ежели кто дезертир, тот дезертир. Правильно? А ежели кто не дезертир, значит не дезертир. Значит, опять я спрашиваю: правильно я говорю, граждане-казаки, или неправильно? Вот тут и смекай. На лиман за рыбой ехать надо? Надо. А ежели там дезертир сидит? Что я ему скажу? Я ему скажу, а он что? У него винтовка, а у меня ничего. Вот тут и понимать надо.

Он долго и путано говорил, хитрил и юлил, стараясь всячески снять с хуторян ответственность за бандитов.

И со всех сторон слышался еле уловимый шопот одобрения. Яков Алексеевич увидел насмешливые глаза Марины и крикнул:

— Минутку, граждане! Голосую: кто за то, чтобы ни один хуторянин не смел помогать предателям? Кто, значит, за то, чтобы помогать советской власти?

Медленно и неохотно поднялись руки. Только батраки голосовали решительно и единодушно.

— Значит, передайте это решение всем, — продолжал Яков Алексеевич, — а кто здесь присутствовал, фамилии тех у меня крепко записаны. Понятно? — спросил он многозначительно. — Кто голосовал, а потом попадется, с того спросится вдвое. А теперь можете разойтись, граждане.

Площадь моментально опустела. Нюра и Феня пошли вслед за Мариной. Она шагала и не оглядывалась, и они видели, как вошла она в свой двор и как, разозлившись, со всей силой хлопнула калиткой.

— Вот ведьма! — невольно вырвалось у Фени, а Нюра обрадовалась. Ей было приятно, что Марина злится.

— Так ей и надо! Так ей и надо! — твердила она, — а то ишь — и то ей подай, и то ей принеси, и то ей сделай. И все своим Костиком всех пугает. Костик-хвостик...

Она засмеялась и, схватив Феню, закружила ее вокруг себя.

XIX

Как только окончился митинг, Яков Алексеевич повел отряд в станицу, но, дождавшись темноты, снова повернул его к хутору и приказал партизанам занять все дороги и все тропинки, ведущие к плавням, в камыши.

Василь стреножил своего коня, отвел его за кустарник, а сам притаился позади растущего у дороги дерева и стал следить. В ночной тишине до него доносился только отдаленный лай собак. Но вскоре Василь услышал конский топот. Прошло еще немного времени, и он увидел в темноте фигуру всадника. Всадник проехал мимо. Василь бесшумно, как ящерица, подполз к своему коню, распутал ему ноги и, вскочив в седло, осторожно тронулся вслед за незнакомцем. Пока дорога шла кустарником, Василь имел возможность не выдавать себя, но вот показалась степь, и в ней уже трудно было прятаться. Тогда он, стегнув коня, мигом догнал всадника и развязно сказал:

— Добрый вечер!

Тот удивленно повернул голову, ответил настороженно и хмуро:

— Добрый...

А Василь, как ни в чем не бывало, — тихо и таинственно:

— Ну как? Рыбка в лимане собирается?

Всадник подумал: «О какой рыбке он меня спрашивает—о настоящей или о двуногой?» Хитро ответил:

— Смотря на какого рыбака.

— Красной рыбы сейчас там не водится, — также, многозначительно покашливая, проговорил Василь.

Да, — тихо подтвердил всадник, — а белорыбицы уже целые косяки ходят.

— А у рыбаков слюнки текут? Эге?

— Эге, — сдержанно засмеялся всадник, и они поехали рядом.

Василь скрутил папироску и стал закуривать. Когда вспыхнула спичка, он быстро взглянул незнакомцу в лино. Человек оказался совсем неизвестный. «Тем лучше», — подумал Василь.

— Сами откуда будете — из хутора или из станицы? — зевая, спросил он.

Тот не ответил. «Значит, боится», — решил Василь.

— А вы где были? — в свою очередь задал вопрос незнакомец.

— Да там, должно быть, где и вы, — четко отрубил Василь, и принялся тихонько напевать песню.

Незнакомец подумал: «Дурит он меня или говорит правду?», но вдруг, неожиданно пришпорив коня, он крикнул:

— Прощай! — и поскакал, круто свернув вправо.

— Прощай! — спокойно ответил Василь, думая: «Врешь, если ты от меня свернул вправо, значит, тебе надо влево!»

И, не спеша, поехал своей дорогой.

Вскоре перед ним стали смутно вырисовываться хуторские хаты. Из-за вербы поднималась багровая луна. Он проехал несколько дворов, остановил коня и, чутко прислушиваясь, стал ждать. И не ошибся. Ждать ему пришлось недолго. В стороне, в самом конце широкой улицы, показался всадник. Василь быстро завел своего коня в чей-то уснувший двор, а сам притаился за плетнем. По фигуре, по манере сидеть в седле он узнал приближающегося. Это был тот человек, с которым он только что ехал в степи. Незнакомец пустил коня шагом, поминутно озирался, и по всему было видно, что он старается, чтобы его не заметили. Пропустив его мимо себя, Василь выбрался из-за. плетня на улицу и пополз.