— А я бы не побоялась,—похвасталась Леля,—я выскочила бы ло двор и давай кричать.

— Это- днем не страшно. Днем люди и по кладбищу гуляют.

— А я и мертвецов не боюсь.

— Вот уж скажешь тоже,—Зоя замахала на нее руками. — Мертвецов... Да их все боятся.

Оля слушала все эти разговоры молча. Она с тревогой думала: «Вчера ночью у Даши в хате был мой отец... Так неужели же?..»

Мысли ее прервал звонок. Она стала с нетерпением ждать конца уроков. На последней перемене к ней подошла Нюра.

— Ты что, москвичка, сидишь, как святая? Больная, что ли?

— Тебе-то что? Какая я тебе москвичка?

— А кто про Москву выдумал? Пофасонить захотела?

— Не лезь ко мне. Уходи.

— Обиделась... Я же не со зла сказала. Вижу, сидишь скучная, и подошла. Сказать тебе ничего нельзя. А еще подруга.

— Была подруга.

— Ах, вот как?

— Леля у тебя подруга. Во всем подражаешь ей. Только...

— Что только?—насторожилась Нюра.

— Ничего. Сама знаешь.

— Думаешь— дружу с ней потому, что атаманская дочка? Да?

— Отстань.

— Дура ты после этого, вот что!—вспылила Нюра.

— Ну и пусть.—тихо ответила Оля.—Ты умная... Она, Лелька, с Симочкой дружит, а к тебе только так... А ты лезешь к ней. Она перед тобой ломается, а ты не видишь. Я вот знаю, как она над твоими башмаками смеялась, и Симка смеялась.

Нюра смутилась.

— Врешь ты... Врешь,—сказала она и сдвинула брови. Оля молчала.

— Врешь,—еще раз повторила Нюра и отошла. Вдруг оглянулась и, топнув ногой, крикнула: — Кацапка! — и выбежала из класса.

Оля вскочила. Правда, ее уже не раз старались уколотъ тем, что она не казачка, но чтобы кто-нибудь в лицо кричал так... «А Симочка? А Райка? А Верка Мозгалева? Они ведь тоже не казачки,—думала она,—а чего же перед ними никто не кичится? Небось, Райку никто кацапкой не назовет». От досады Оля готова была заплакать. До конца уроков она сидела молча, а когда раздался звонок, первой собрала книги и пошла домой.

Дома, во дворе, отец уже развел мангал и чистил сапожным, ножом картошку.

— Подожди, я сама,—Оля отобрала у него нож.

Приготовила обед. За столом сказала:

— У Нюрки ночью во дворе воры были. Фуражку их там нашли...

— Кто нашел?—отец не донес до рта ложку.—Кто?

— Нюркина тетка.

— Тетка?

Он встал и положил ложку на стол.

— Тетка, говоришь?

— А Дашка ту фуражку подобрала и спрятала.

— Ах, вот как?—отец облегченно- вздохнул и сел.—А еще что ты слышала?—уже спокойнее спросил он и снова взялся за ложку.—Не говорили, на кого думают?

— Нет.

– Гм... Воры... А ты про это- помалкивай. Воры... Значит, Даша фуражку спрятала? Так... Ну ладно...

— А Нюрка меня кацапкой назвала. Гордится, что казачка.

— А ты?

— Я ничего не сказала. Убежала она.

— Казаки, неказаки...—Отец помолчал, махнул рукой.—Бед-ным казакам тоже несладко. Вот дашин отец — Яков Алексеевич... Ты с Дашей дружи.

— В школу она не ходит.

— Знаю. А ты бы научила ее грамоте.

— Я? Не сумею я.

— А ты попробуй.

Отец сел за работу. Оля убрала посуду и вышла во двор. Неожиданно открылась калитка и появилась Даша.

— Легка на помине!

— Я к Андрею Федоровичу... Пойдем в сени.

Там она осторожно достала из узелка фуражку.

— Отдай батьке...

— Что?—Оля оторопела. Она быстро сунула фуражку за ящик и, схватив Дашу за руку, потащила за собой во двор.

— Погоди, погоди... Сейчас... Твой батька был у нас в хате.— Даша опасливо посмотрела по сторонам.—И еще один человек был. Сидят, разговаривают...—Даша снова посмотрела вокруг себя.—Вдруг входит Степа, такой испуганный! «Там, говорит, — какие-то двое на улице стоят и все через плетень заглядывают. Увидели меня и за деревом притаились». Поняла? И вот отец твой и тот человек, что с ним был, как распахнут окно, да как выпрыгнут! И через нюркин двор убежали. А собаки лай подняли. Мать моя твоему отцу вдогонку фуражку бросила, а он, должно быть, не видал и не поднял ее. А утром приходит из правления один казак и говорит: «Покажите фуражку, что воры обронили». Это уже нюркина тетка раззвонила. А мама говорит: «То не воры обронили, то в сарае у нас давно старая шапка валялась, а собака ее вытащила. Мы сами думали, что чужая, а, как разглядели, видим—наша». А казак свое: «Покажите». А мама ему: «Да я, ее уже спалила. От нее одна зараза». Казак и ушел. Тут мы и давай фуражку прятать. А теперь я ее и принесла тебе. Вот и все.

— Нет, не все... А что у вас отец делал? Зачем ему бежать было? Не понимаю. И кто еще был у вас с отцом?

— Кто был—не знаю. Я сама его первый раз видела. А убежали они потому... Ты смотри, чтобы никто не знал, а то... Олька, ты молчи про это. Я сама не знаю, что они говорили, только если кто узнает, отец сказал—арестовать могут. Они там говорили про лелькиного отца, еще про кого-то, про Мишкиного отца Ивана Макаровича. Кабы я знала, я бы слушала, а то мне неинтересно, я и не слушала. А когда они бросились бежать, гут я испугалась. Вот видишь как.