Я очерчиваю глазами комнату в поисках оружия и натыкаюсь на пистолет. Доползаю, хватаю. Пытаюсь прицелиться, но руки дрожат так, что тут плюс минус три метра. Направляю в стену и жму на курок. Все замирают и оборачиваются, этого хватает, чтобы изменить расстановку сил. Максим перекидывает маньяка номер два через голову.

Завязывается страшная драка. Она длится несколько секунд — тяжелых, бесконечных. Она совсем не похожа на сражения в боевиках. Жестокая, отчаянная. Удары мощные и глухие. Снова этот хруст. Кровь всюду...

И Максим в крови, не понимаю, в своей или чужой. Запыхавшись, он подбегает, берет из моей руки пистолет и стреляет по ногам нападающих. Я вижу его дикий, но вместе с тем ледяной взгляд. Никогда в жизни этот взгляд не забуду.

Мужчины падают. Максим быстро сдирает с них маски, фотографирует лица на телефон. Кажется, я где-то видела одного из них. На пробах?

Все еще оглушенная, плачу, когда Максим бросается ко мне, начинает ощупывать.

— Аня! — Он прижимает к себе, и становится чуть легче. — Господи, Аня.

— Ребенок, Макс... — шепчу в слезах. — Ребенок... Меня ударили по животу, Макс! — Я в истерике. — По животу!

— Блядь, — выпаливает он. Глаза красные, влажные.

И мне снова страшно.

Он поднимает на руки. Шея изрезана и кровоточит. Это какой-то кошмар. Полный кошмар.

Шаги торопливые, тяжелые. Я прижимаюсь к Максиму.

— Жить не хочу при мысли, что со слоненком...

— Все будет хорошо, Аня, — говорит он, взбегая по лестнице. — Сейчас приедет скорая, все будет хорошо. Мне это снилось, все будет хорошо, — повторяет как заклинание, как мантру или молитву.

Я киваю, стараясь ладонью зажать раны на его шее. Провожаю взглядом брошенный в коридоре букет. Это день мог бы стать самым счастливым.

Максима со мной не пускают, и это кажется самым страшным, что может произойти. Кругом врагов вижу. Чужие. Опасность. Угроза. Смерть! Я выбираюсь из кареты скорой и рвусь за ним.

Брыкаюсь разъяренной кошкой и кричу, цепляюсь за своего мужчину до последнего, он нужен мне. Нужен всегда и сейчас особенно! Кажется, если отпущу, на миг расслаблюсь — больше не увижу. Никогда не увижу!

Максим словно не злится. Оборачивается, говорит что-то нежное, обнимает. Голос глубокий, до нутра пробирающий. Не слышу слов, лишь один этот голос, интонации. Не понимаю, как у Макса это получается — успокаивать, баюкать, когда такой ужас, когда все это случилось. Но верю беспрекословно.

— …Хорошо? Я приеду. Хорошо?! — убеждает он.

В глаза смотрит. Черные они у него, как мокрая земля.

— Я люблю тебя больше всех, — шепчу. — Не бросай меня, пожалуйста.

Но он не слышит, сирены приближающихся полицейских машин режут перепонки.

— Я приеду скоро. Я приеду, — повторяет громко. Вручает мой мобильник, который я оставила за кулисами. Даже не удивляюсь, откуда тот у него. — И ты мне скажешь хорошие новости. Поняла? — говорит требовательно. Теперь жестко. Как с равной.

Я дрожу и киваю. Позволяю вверить себя медикам. Перед тем как двери скорой закрываются, успеваю увидеть мигалки полицейских машин. Провожаю глазами Максима, который идет прямо на них, руки держит на уровне головы. В одной из них — пистолет.

Фельдшер запрыгивает в салон. Водитель врубает сирену и выжимает газ.

Ни разу меня не везли с такими почестями — по встречке, с оглушительным ревом. Автомобили послушно разъезжаются, уступая дорогу. Дома мелькают за окном так быстро, что даже примерно представить не могу, в какую сторону мы движемся.

Страх, что врачи сделают со мной что-то плохое, постепенно гаснет. И появляется новый — за Максима. Его ведь не посадят за то, что защищал меня?

Он юрист. Очень хороший юрист. Пока учился, проходил практику в полиции, затем около пяти лет впахивал в суде. Он прекрасно знает, что ему светит за столь жестокую драку. Максим использовал кастет — это оружие, он по нападавшим стрелял. Он пошел на это, осознавая возможную ответственность. Пошел ради меня и слоненка.

Сглатываю.

Мне нужно вести себя достойно.

Постоянно повторяю и фельдшеру, и в приемном покое, что беременная. Что мне нельзя лекарства, если те могут навредить.

Первым делом отправляют на УЗИ. Провозят на кресле-каталке через очередь, помогают забраться на кушетку. Я закрываю глаза и не дышу, пока врач забивает в программу данные, выдавливает гель на живот.

Показываю, куда били.

Врач водит датчиком ниже пупа. Крепко зажмуриваюсь и вспоминаю слова цыганки, которая смотрела на мою руку. Она твердила о беде и печали.