Шрифт:
— Кот, — автоматически ответила Бакстер в надежде, что так оно и есть: с момента появления в этом доме Эхо вел себя непривычно тихо.
Бакстер вдруг пришло в голову, что вообще-то сначала надо было спросить, готов ли он присматривать за ее питомцем, пока она будет в отъезде, и только потом с ним сюда заявляться. Тут она вспомнила, что еще ни словом не обмолвилась ему о своей командировке.
Больше всего ей не хотелось вступать ни в какие споры.
— Я всегда рад видеть Эхо, — начал Томас; его тон был уже не таким милым, — но как это он решился в такой холодный вечер проделать путешествие через весь город?
Бакстер решила поскорее с этим покончить:
— Меня на неопределенный срок откомандировывают работать вместе с ФБР и ЦРУ над одним громким убийством. Утром я улетаю в Нью-Йорк и понятия не имею, когда вернусь обратно.
Бакстер дала Томасу несколько секунд, чтобы он мог переварить услышанное.
Он вдруг стал подозрительно спокоен.
— Что-нибудь еще? — спросил он.
— А, точно. Я забыла для Эхо корм, поэтому тебе придется купить его самому. Да, и не забывай давать ему таблетки.
Она пошарила в сумке, вытащила две коробочки, взяла их в две руки, потрясла ту, что была в правой, и сказала:
— Эти в рот.
Показала другую:
— А эти в задницу.
Томас стиснул зубы и с грохотом поставил сковородку на железную конфорку. Масло выплеснулось за пределы антипригарного покрытия и зашипело.
— Мне надо позвонить, — сказала Бакстер и встала.
— Вообще-то я готовлю тебе ужин! — резко бросил Томас, швырнув на сковородку горсть тертого сыра.
— Не хочу я твой долбаный омлет, — рявкнула ему в ответ она и направилась на второй этаж поговорить с Эдмундсом так, чтобы ее никто не слышал.
На Эдмундса только что написали. Пока Тиа меняла подгузник, он надел чистую рубашку, сунул грязную в стиральную машину, и в этот момент у него зазвонил телефон.
— Бакстер? — ответил он, моя руки.
— Привет, — сказала она непринужденно, — есть минутка?
— Ну конечно.
— Э-э-э… у меня выдался интересный денек.
Бакстер стала рассказывать во всех подробностях о событиях в тюрьме, Эдмундс внимательно слушал. Потом она поделилась с ним некоторыми сведениями, которые сообщил ей Руш на улице.
— Ритуальное убийство? — здраво предположил Эдмундс, когда она закончила.
— Такое объяснение и в самом деле представляется самым правдоподобным, но у американцев есть куча подразделений, отслеживающих деятельность последователей всевозможных культов и религиозных сект. По их словам, эти убийства нельзя подогнать ни под одну из групп, которые находятся в зоне их внимания.
— Мне совсем не нравится эта тема с «Наживкой». Убить тезку Волка — это одно, но вот добраться до Масса — совсем другое. У меня складывается ощущение, что этот посыл адресован тебе, а если так, то ты теперь в игре. И ты ведешь себя в точности так, как они хотят.
— Согласна, это возможно, но что мне остается делать?
— Алекс! — позвала его из спальни Тиа.
— Сейчас приду! — крикнул Эдмундс.
Сосед Эдмундса громко застучал в стену.
— Она теперь и меня описала! — завопила Тиа.
— Да иду я, иду! — ответил Эдмундс.
Сосед опять заколотил в стену, отчего с полки упала семейная фотография.
— Извини, — сказал он Бакстер.
— Я могу позвонить тебе, когда еще что-нибудь узнаю? — спросила она.
— Разумеется. И будь осторожна.
— Не волнуйся — эта Кукла не застанет меня врасплох, я буду начеку круглые сутки, — заверила она его.
— Вообще-то, — серьезным тоном ответил Эдмундс, — нам больше надо опасаться того, кто дергает ее за ниточки.
Спустившись на первый этаж, Бакстер поняла, что ссоры с Томасом не избежать. На экране телевизора застыла Андреа с раскрытым на полуслове ртом, внизу экрана красовалась строка:
Как же она ненавидела эту женщину.
— Ты сегодня ездила в тюрьму к Летаниэлу Массу? — тихо спросил Томас из глубины комнаты.
Бакстер сердито фыркнула и вошла в гостиную. Томас сидел в кресле с недопитой бутылкой вина.
— Угу, — кивнула головой Бакстер с таким видом, будто это был совершеннейший пустяк.
— Ты мне не рассказала.
— Не знаю, что тут рассказывать, — пожала плечами она.
— Да, что тут рассказывать. Что тут рассказывать! — закричал Томас, вскакивая на ноги. — И о бунте заключенных тоже нечего рассказывать?