– Минус не нужен, – повторяю я. – Мне будет аккомпанировать моя подруга Валерия Грановская.

Зал снова разражается аплодисментами. На этот раз немного заторможенными и растерянными. Пряча улыбку на губах, Лерка поднимается на сцену и занимает место за пианино, которое стоит в углу, ближе к кулисам.

Пока подруга готовится, зал погружается в тишину. Кто-то смотрит на меня с любопытством, кто-то недоверчиво, ну а Алевтина Андреевна, завуч по воспитательной работе, и вовсе сердито. Я знаю, что ее раздражают любые, даже самые незначительные отклонения от сценария, поэтому она, очевидно, с трудом сдерживается, чтобы не взобраться на сцену и не отнять у меня микрофон.

Пианино, повинуясь движению Леркиных пальцев, рождает первые звуки, и я набираю побольше воздуха в легкие.

Когда я начинаю петь, лицо Алевтины Андреевны из просто недовольного превращается в свирепое. Теперь до нее дошло, что я не только отказалась от заранее приготовленной минусовой фонограммы, но и вообще исполняю совсем другую песню. Не про школу, как она думала. А про любовь. Про ту самую любовь, которое до крови изранила мне сердце.

Ты всё знал, но только не сумел понять.

Не прошел и двух шагов.

Ты поставил точку, не успев начать.

Ты ушел и взамен мне не оставил ничего.

Но всё равно я буду, буду тебя любить.

Буду как прежде жить

Только одним тобой

И вопреки всему я выдержу, я смогу.

И в сердце я сберегу

Эту любовь свою.*

Я пою неторопливо, чувственно, проживая каждое слово. Звуки вылетают из меня легко, и страх публичного выступления, который поначалу сковывал по рукам и ногам, наконец отступает.

Я не знала, как рассказать Тёме о том, что у меня на душе, поэтому решила про это спеть. Текст не мой, музыка – тоже. Но они удивительным образом созвучны с моими внутренними переживаниями и как нельзя лучше передают суть личной драмы.

Маленькая девочка безответно влюблена в лучшего друга. Разве это не печально?

Поначалу я просто шарю глазами по залу, находя отклик в лицах случайных слушателей. Поднять взгляд туда, где сидит Соколов, представляется чем-то невероятно пугающим.

Но чем дольше я пою, тем больше смелею. И постепенно, сантиметр за сантиметром мой взор смещается к пространству над залом. Там много звуковой аппаратуры и царит творческий беспорядок. Там наверняка пахнет лесным шампунем и табаком. А еще там находится человек, ради которого я затеяла это выступление.

Наши взгляды пересекаются, и по телу острым покалыванием пробегает озноб. Я чуть было не сбиваюсь с заданного ритма, но, вовремя спохватившись, продолжаю петь.

Соколов сидит, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. Он смотрит на меня. Пронзительно. Неотрывно. Напряженно.

В его лице, в отличие от других слушателей, нет ни грамма воодушевления, ни капли радости. Он не подпевает, не качает головой в такт, не пытается подбодрить. Артём абсолютно бездвижен, будто окаменел. Не шевелится, не моргает и, такое ощущение, не дышит.

Мне трудно распознать его реакцию, трудно дать ей определение. Но в одном я уверена наверняка: он понял, что моя маленькая импровизация не случайна. Что это не просто прихоть девчонки, решившей выпендриться. Возможно, он даже услышал мой завуалированный за красивыми рифмами крик души.

Все, что у тебя есть, хочу себе. Взгляды, улыбки, чувства, касания. Все должно быть только моим. Слышишь, Соколов? Моим и точка!

Я заканчиваю петь. Артём медленно выдыхает. Я прямо вижу, как опускается его грудь и закрываются веки. Зрители хлопают, кто-то даже выкрикивает комплименты из зала. Но я почти не слышу обращенных ко мне слов. Все внимание поглощено Соколовым, который почему-то выглядит расстроенным. Он по-прежнему сидит с закрытыми глазами и, кажется, погружен глубоко в себя.

О чем он думает? Что его беспокоит? Понравилось ли ему мое выступление? Понял ли он, что это мое признание в любви?

Я продолжаю пытать Артёма взглядом в надежде увидеть в его лице хотя бы проблески столь желанного осознания, но оно по-прежнему остается непроницаемым. Парень наконец распахивает глаза, небрежно и явно формально хлопает в ладоши, а затем снова утыкается в стоящий перед ним ноутбук.

Вот и все. Ни единой эмоции. Ни одного теплого взгляда.