– Но нам ведь нет нужды подкреплять нашу любовь, Франк?
– спросила боязливо Мод.

Так они сидели, эта неразумная молодая пара, всецело поглощенная своим собственным счастьем, и нимало не сознающая, что эти тернии и розы любви, обычная дорожка миллионов и миллионов людских парочек, которая не пройдет, доколе стоит мир. Летят в бездну бытия народы, сменяются династии, грандиознейшие революции в политике и промышленности потрясают человечество, и лишь интимная жизнь людей остается неизменной.

Наша парочка долго сидела, обдумывая в молчании странность явлений природы.

– Вы теперь не сердитесь больше, Мод?

– О, нет, нет, но... как вы находите, Франк, уступила ли бы мисс Мортимер, если бы она была вашей женой?

– Вы несравненно лучше ее. Вы лучшая жена, какую когда-либо имел мужчина.

– Я постараюсь стать еще лучше.

– Нет, нет; пожалуйста оставайтесь, какая вы есть.

– Ах, да, Франк...

Мод была удивительно мила со своим задумчиво-любопытным выражением лица.

– Да, моя радость?

– А вы не будете сердиться?

– Нет, нет, никогда не буду.

– Ну, так вот...
– голос ее перешел в шепот, - что такое анахорет?

– О, повесить бы его! Не все ли вам равно?

– Но я правда, хотела бы знать.

– О, это просто-напросто отшельник. Люди этого сорта жили в кельях в Египте, на материке Европы, и даже в Англии.

– В Англии?

– Да, дорогая.

– В нее они приезжали из чужих стран?

– Да, думаю, что так. Их было несколько в Глестонбюри и еще в некоторых местностях.

– Но каким же образом они переезжали в Англию?

– А на кораблях, конечно.

Мод самодовольно улыбнулась и прильнула лицом к куртке мужа.

– Ах, вы, глупый, глупый мальчик!
– звонко засмеялась она.
– Вот оно и выло, что они были "нечто вроде моряка".

Наши ставки на дерби

– Боб!
– крикнула я.

Никакого ответа.

– Боб!

Нарастающий бурный храп и протяжный вздох.

– Проснись же, Боб!

– Что стряслось, черт побери?!
– произнес сонный голос.

– Пора завтракать, - пояснила я.

– Подумаешь, завтракать!
– донесся из постели мятежный ответ.

– И тебе, Боб, письмо, - добавила я.

– Что же ты сразу не сказала? Тащи его сюда!

Получив такое радушное приглашение, я вошла в комнату брата и примостилась на краешке кровати.

– Получай, - сказала я.
– Марка индийская, а почтовый штемпель поставлен в Бриндизи. От кого бы это?

– Не суй нос не в свои дела, Коротышечка, - ответил брат, отбросив со лба спутанные кудри, и, протерев глаза, он сломал сургучную печать.

Я терпеть не могу, когда меня называют Коротышкой. Когда я еще была маленькой, бессердечная нянька наградила меня этим прозвищем, обнаружив диспропорцию между моей круглой серьезной физиономией и коротенькими ножками. А я, право же, не больше коротышка, чем любая другая семнадцатилетняя девушка. На этот раз вне себя от благородного гнева я уже была готова обрушить на голову брата карающую подушку, но меня остановило выражение его глаз: в них загорелся живой интерес.

– А знаешь, Нелли, кто к нам едет?
– спросил он.
– Твой старый друг!

– Как? Из Индии? Да неужели Джек Хоторн?

– Он самый, - ответил Боб.
– Джек возвращается в Англию и намерен погостить у нас. Он пишет, что будет здесь почти одновременно с письмом. Да перестань ты плясать. Свалишь ружья или еще что-нибудь натворишь. Будь паинькой и сядь ко мне.

Боб говорил со всей солидностью человека, над кудлатой головой которого уже промчалось двадцать две весны, и потому я угомонилась и заняла прежнюю позицию.

– То-то будет весело!
– воскликнула я.
– Но только, Боб, Джек был еще мальчишкой, когда мы видели его в последний раз, а теперь он мужчина. Это уже будет совсем не тот Джек.

– Ну и что же, - ответил Боб, - ты тогда тоже была девочкой - противной маленькой девчонкой с кудряшками, теперь же...

– А что теперь?
– спросила я.

Мне показалось, что брат готов сказать мне комплимент.

– Ну, теперь у тебя нет кудряшек, ты выросла и стала еще противнее.

В одном отношении братья благо. Ни одна девица, если бог наградил ее братьями, не может без достаточных оснований вырасти самодовольной.

По-моему, все очень обрадовались, услышав за завтраком, что приезжает Джек Хоторн. "Все" - это моя мама, Элси и Боб. Но когда, захлебываясь от восторга, я объявила эту новость, лицо нашего кузена Соломона Баркера не засияло радостью. Раньше это никогда не приходило мне в голову, но, быть может, юноше нравится Элси и он боится соперника? А иначе зачем бы он, услышав самую обычную вещь, вдруг отодвинул яйцо, сказав, что совершенно сыт, причем таким вызывающим тоном, что все усомнились в его искренности? А Грейс Маберли, подруга Элси, сохранила свое обычное благожелательное спокойствие.