– Что это вы остановились?
– спросила она.
– Это ты, Джон, не так ли?

– Да, Джудит, а это - Мэри, - ответил он.

Она сделала пару шагов нам навстречу и остановилась, пытливо оглядывая меня, а я, в свою очередь, рассматривала ее. Одета она была в поношенное темно-коричневое платье до пят, а в руке держала черную соломенную шляпу.

– Не подходите слишком близко: я промокла насквозь, - сказала она, и тут я заметила, что с длинного пера на шляпе капает на пол вода, а на платье ясно видны мокрые пятна. Не успели мы ответить, как она продолжила:

– Итак, это Мэри? Какое прелестное дитя!

И снова взгляд ее остановился на мне: непонятный, грустный и даже как будто любящий, совершенно непохожий на тот, прежний; я была вполне уверена, что именно эта женщина дико и пугающе смотрела на меня тогда из дверцы в углу гостиной. Но теперь я уже знала ее историю и могла объяснить себе как ее первое удивление и страх, так и нынешнее грустное радушие.

– Оттепель, - продолжала она, глядя уже на Джона.
– Послушайте!

И действительно, прислушавшись, мы различили звон капель, падающих с посеребренных инеем и льдом деревьев на камни.

– Ты с улицы?
– спросил Джон.

– Да. Несколько часов назад за мной послала мадам Марджери. Она нянчила меня, когда я была ребенком, если вы этого не знаете. Я как-то навещала ее, больную, в лондонском госпитале. Помните?

– О, да. Я знаю ее. Ты привезла ее сюда. Я хорошо ее помню, - сказал Джон.
– Так она больна?

– Она очень больна. Я обещала навестить ее еще раз. Я только что вернулась, мне надо захватить то, что она просила ей принести. Мне пора итти.

Затем Джудит снова подошла к окну и выглянула на улицу, точно не желая никуда уходить, и я никогда не забуду, каким усталым было в эту минуту ее лицо. Бедная Джудит! Росту она была выше среднего, с сильными, волевыми чертами лица и длиннейшими, густыми, очень темными волосами, которые в ярком свете лампы, висевшей у нее прямо над головой, отливали золотом. Я подумала о том, как бы она была красива, если бы из ее лица ушло что-то - я не могла понять, что именно. Усталым жестом она приложила руку ко лбу, точно ее сознание было так же утомлено, как и тело, а потом снова посмотрела на меня.

Непостижимая отрешенность ее лица совершенно потрясла меня. В глазах ее застыло то выражение тоски и растерянности, какое читается во взоре человека, сбившегося с дороги. Это так меня поразило, что я сказала:

– О, нет, не ходите туда; или пусть Джон пойдет вместе с вами.

Мне почудилось, что эту несчастную женщину, выйди она в ту влажную темноту, где звучало эхо падающих капель, поджидает на улице что-то ужасное.

– Не собираетесь же вы в самом деле итти туда одна?
– продолжала я.

Она улыбнулась:

– Это недалеко. Вон там, прямо за теми высокими кедрами. Надо итги по торфу. Но это неважно. Дело не в том, чтобы итти туда. И не в том, что мне одиноко. Важно то, что я не знаю,что мне делать , Мэри!
– продолжала она, некогда я так мечтала увидеть вас. Некогда я так вас любила - там... не подходите ко мне, дитя мое, в этом красивом платье, с меня просто течет. Вы вызываете у меня в памяти незабвенные времена, когда мне было не больше лет, чем вам сейчас. Но вы с Джоном верите друг другу. Да, Джон, тебе пришлось сыграть с нами шутку, чтобы показать свою невесту, - и она тихо, мелодично рассмеялась.

– О, только не говорите об этом!
– покраснев, вскричала я.
– С той минуты, как я здесь, я из-за того ужасно себя чувствовала. Я не знаю, что скажет отец, но Джон говорит, что все уладит.

Тут я осеклась и подумала, что очень неуклюже было с моей стороны упомянуть перед Джудит об отце, но она, казалось, не придала тому никакого значения.

– Ваш отец очень строг?
– спросила она.

– Он очень честен и щепетилен, и не потерпит, чтобы я пользовалась чужим именем даже просто шутки ради.

– И все-таки Джон привез вас в Колверли, находчиво воспользовавшись ошибкой моей матери. Так или иначе, вы можете рассказать теперь своему отцу, что я была очень рада вас видеть, - и потом снова тоскливо добавила, - но мне надо итти.

– Вот что, Мэри, - бодро сказал Джон.
– Много времени это у тебя не займет. Сейчас всего одиннадцать. Ступай переоденься в свое дорожное платье. Мы ведь много всего взяли из непромокаемой ткани. Смотри, какая яркая сегодня луна. Мы пойдем к госпоже Марджери все втроем, если уж Джудит непременно нужно туда пойти.

– Да, я должна пойти туда, - прошептала она, глядя на меня и точно пытаясь определить, что я буду делать. Я же, разумеется, решила повиноваться Джону.

– Я вернусь через пять минут, - воскликнула я и побежала в свою комнату.

Думаю, у меня и в самом деле ушло не более десяти минут на то, чтобы переодеться в свое черное дорожное платье и застегнуть плащ-дождевик. Я надела свои самые крепкие туфли, на лицо - самую густую вуаль, на плащ воротник-капюшон. И вот снаряженная таким образом для прогулок при луне в рождественскую ночь я вышла из своей комнаты и застала Джона в ожидании меня подле столика, на котором стоял подсвечник с зажженными свечами и лампа.