За тыном все еще грохочут железом удары мечей и доносятся яростные крики.

«Калида!» – Набатом проносится в сознании страшная мысль, и я ору уже в голос.

– За мной! – С криком лезу в только что проделанную дыру, но Истома хватает меня за ворот.

– Куда?! Ворота же! – Не договаривая, он оборачивается к стоящим на крыльце женщинам. – Марфа, поднимайте соседей, а ты, Лукерья, мчись до тысяцкого!

Один из сыновей уже распахнул калитку, но благоразумно отошел в сторону пропуская меня вперед.

– За мной! – Ору во весь голос и выскакиваю в переулок. Вслед мне несется бабий вой.

– Вставайте люди добрые! Смотрите, чего деется! Убивают ироды!

Я уже на улице, чувствую за своей спиной старосту и его семейство. Впереди Калида, и у меня как камень с души – живой! Еще один взгляд, уже более трезвый, и я вижу, что радоваться рано. Мой телохранитель ранен и не единожды, он еле стоит на ногах, а перед ним четверо и еще один сидит на земле с замотанной рукой.

У Калиды уже нет сил защищаться, еще один удар и все! Не думая, бросаюсь вперед и ору, захлебываясь яростью.

– Руби гадов!

Передо мной вырастает противник, а я ничего не вижу кроме размытого лица. Со всей силой обрушиваю меч на это лицо, но, к моему разочарованному отчаянию, клинок напарывается на встречный удар, а откуда-то сбоку уже в меня несется острие чужого смертоносного железа. Не успеваю даже испугаться, как его принимает на щит один из сыновей Истомы.

В этот миг очередной женский вопль разрывает ночь, и он словно ведро холодной воды останавливает нас всех.

Мы стоим пятеро против четверых. Калида обессилено прислонился к забору, он уже не в счет. В другое время стоящая напротив четверка, в кольчугах и с мечами, не задумываясь разбросала бы нас, но вокруг уже хлопают ставни, гремит железо, и ночь заполняют встревоженные голоса.

Я прям чувствую, что сейчас думают наши несостоявшиеся убийцы – еще есть время выполнить приказ, но вот уйти незамеченными тогда будет уже невозможно.

Прочувствовав это, говорю вслух то, что им подсказывает их инстинкт самосохранения.

– Уходите! Вы еще можете скрыться, но через мгновение будет поздно. Уходите! Даю слово, мы преследовать вас не будем.

Стоящие напротив бойцы переглянулись и тот, кто явно был у них старшим, кивнул. Тогда они, не спуская с нас глаз, отошли и, подхватив своего раненого товарища, мгновенно скрылись в ближайшем проулке.

Вот теперь я по-настоящему выдохнул – кажись все! Отпустило напряжение, и вместо него накатила ватная слабость. Сегодня, как никогда, я был близок к смерти. Гоню прочь желание опуститься на землю и насладиться покоем. Не время! Шаркая ногами, иду к Калиде. У него серьезная рана плеча, и кровь струится ручьем.

Стаскиваю с себя рубаху и рву ее полосами. Тут же заматываю рану и найдя взглядом Истому, командую.

– Самого быстрого своего парня живо на тот берег. Пусть везет сюда Иргиль, а вы помогите мне. Надо его, – киваю на Калиду, – отнести ко мне, в княжий терем.

Мой неуемный помощник пытается сопротивляться.

– Не сейчас! – Оперевшись на меня, он пробует подняться. – Сейчас надо поспешить и не дать Якуну уйти.

Я уже полностью успокоился и, все продумав, отрицательно качаю головой.

– А что мы ему предъявим? Три трупа! Один владимирский и два наших. К Якуну их никакими нитками не пришьешь, он враз отопрется, знать ничего не знаю. А ежели возьмем думного боярина без доказательств, то шум пойдет и многие от нас отвернутся. Хуже того, выборы могут сорваться, а выборы для нас сейчас важнее. – Сказав, я задорно подмигиваю Калиде. – Ниче, живы будем, поквитаемся! А нам впредь наука, умнее будем!

Лодка стремительно летит на причал. На самом носу Ванька Соболь. Его вздернутая вверх правая рука резко сжимается в кулак, а левая отрывисто машет.

– Табань!

Разносится над водой его крик, и весла с левого борта вспенивают воду в обратном гребке, а с правого поднимаются вертикально вверх. Лодка заваливается на левый борт и, гася лагом остаточную инерцию, мягко касается причальных свай.

За такое баловство взгреть бы его, ведь не дрова везет, а консула Твери, но победителей на Руси не судят, а за удаль не ругают. Поэтому я сижу молча и жду, пока лодчонка перестанет качаться на ею же созданной волне, а мои стрелки, сложив весла, привяжут ее к причалу.

Сойдя на берег, поворачиваюсь к подлетевшему Ваньке.

– Гляди, доиграешься!

Тот молча счастливо лыбится мне в ответ, а я говорю, по-прежнему держа на лице суровую маску.

– До вечера свободны! Можете своих проведать, но чтоб до заката были на причале. В Тверь я сегодня вертаться буду.

– Есть до заката, господин наместник! – Радостно гаркает Ванька.

На «наместника» я демонстративно хмурю брови, и тот на мгновение теряется, но тут же понимает, в чем напортачил.