– Понятно. Продолжай.

– Ещё какое-то время, прежде чем разойтись, обсуждали это происшествие, а его не было. Точно не было.

– А куда он исчез? Не видел?

– Нет.

– Ну ладно. – Григорьев встал. – О нашем разговоре – никому! Ни слова. Понял?

– Понял, понял, – закивал доктор.

– И ещё. Продолжай ходить в библиотеку, как и ходил. Если увидишь этого длинноволосого или что-то ещё необычное, сразу звони мне.

Полицейский протянул доктору карточку. После секундного колебания тот её взял. Григорьев нахмурился и, протянув руку, больно сжал плечо доктору:

– Моли бога, Лейба, чтобы только этим всё закончилось. Ты понял?

Гринберг послушно закивал.

Гордон с удовольствием пил кофе. Выспавшийся и заметно посвежевший, он был в хорошем настроении. Впервые, как выехал из Парижа, он смог наконец расслабиться, не чувствуя того напряжения, в котором находился все дни дороги. Он шутил с Павлом, с интересом поглядывал на Ирину, а она, чувствуя его взгляды, не могла скрыть своего смущения.

– Ну, что ж, – сказал Гордон, – пора наконец поговорить о деле.

– Может, ты посмотришь, как там в библиотеке? – неожиданно предложил Павел Ирине. Она взглянула на него удивлённо:

– Ты мне не доверяешь?

– Ну зачем ты так? – укоризненно посмотрел на неё Павел.

– Почему же ты хочешь оставить меня в стороне? – с явной обидой возразила Ирина.

– Ты не будешь никогда в стороне, – ответил Павел, – но некоторые дела, я думаю, не стоит взваливать на женские плечи.

– Ты не прав, брат, – решительно сказал Гордон, внимательно следивший за их спором. – Женщины, которые заняты нашим делом, очень бы обиделись на тебя за эти слова. И потом, – Гордон взглянул на Ирину, показывая, что он на её стороне, – мы боремся в том числе и за освобождение женщин от вековой тирании, за равноправие.

– Да я не об этом, – начал оправдываться Павел, но Гордон его перебил:

– Об этом или о другом, но твои слова отдают махровым домостроем.

– Спасибо, но адвокатов мне не нужно. – Ирина поднялась и направилась к двери.

Гордон удивлённо посмотрел ей вслед. Когда они остались вдвоём, он внимательно посмотрел на Павла.

– Ты ей не доверяешь?

– Конечно же, доверяю. Доверяю как себе, но… – Павел виновато взглянул на собеседника, – я не хочу ею рисковать. Если с Ириной что-нибудь случится…

– Лямур?

Павел чуть поморщился:

– Я не хотел бы употреблять это слово, но, надеюсь, ты меня понимаешь.

– Нет, – резко отозвался Гордон. – Я тебя решительно не понимаю. Более того, мне странно слышать это от тебя.

Гордон встал, прошёлся по комнате, остановился перед ним:

– Я тебя сейчас просто не узнаю. Что с тобой произошло? Ты что, забыл, ради чего мы боремся и живём?

– Я не забыл, но…

– Что «но»?

Павел ответил не сразу:

– Я люблю её, понимаешь?

– Нет, – отрезал Гордон. – Не понимаю. В нашей организации, а между членами боевой группы особенно, независимо, кто он – мужчина или женщина, – все отношения определяются только готовностью к борьбе и самопожертвованию. Да, я допускаю близость. Но даже это должно быть подчинено единому служению нашим идеалам. Только этой цели. Только ей одной. Вспомни Желябова и Перовскую. Андрей ведь мог и не оказаться на виселице. Его взяли по другому делу. Но он сам сказал, что был вместе с заговорщиками, чтобы у друзей, а в первую очередь у Софьи, не возникло мысли, что в последнюю минуту жизни он будет не с ними. Вот только такие отношения между мужчиной и женщиной я допускаю.

Павел молчал.

– Других не должно быть, – продолжал Гордон. – Всё другое – слабость, которая мешает делу и лишает нас силы. Сегодня ты отстранишь её от опасного дела, завтра заменишь кем-то другим, когда надо будет идти под пули. Потом…

– Хватит, – оборвал его Павел. – Ты ещё скажи, что я сам не готов идти под пули.

– Я скажу о другом. Все эти неизбежные волнения, переживания, тревоги за любимого человека будут только отвлекать от борьбы. Влюблённый человек уязвим.

– И я уязвим?

– И ты, может быть, тоже, – глядя на него в упор, твёрдо произнёс Гордон.

Павел нахмурился:

– Скажи откровенно, ты меня в чём-то подозреваешь?

– Я – нет. Но у некоторых членов комитета возникли вопросы.

– Какие вопросы?

– Не кипятись. Я знаю всё. И про адвоката, и то, что товарищи сознательно брали на себя твою вину, чтобы обелить тебя как самого молодого. Но кое-кто…

– Кто? Кого ты имеешь в виду?

– Хорошо, – кивнул Гордон, – я не должен был говорить с тобой на эту тему. Но как другу скажу. Азеф, например.