Так крутили её мусора, вертели да громко ржали.– Ты зачем, дура, песни крамольные пела с бомжами?Морда, дескать, твоя разбита, да платье рвано,а сама всё знай про Ивана да про Ивана.– Прилетит в отделенье боец, мол, на белой маршрутке,да повыбьет все зубы нам за такие шутки!Мы на сказки, дура, твои, – говорят, – плевали, —и хохочут всеми тремя головами.…А уста у неё – вкуса блокадного хлеба.А глаза у неё – цвета бесланского неба.И фонарь-то под левым – блоковский, светит ярко.А собой недурна, раз уж такая пьянка.Говорит: «Ешьте мясо моё, да не подавитесь».Говорит: «Пейте кровь мою, раз уж такая жажда».Говорит: «Мой Ванюша – сильный и смелый витязь,я его уже тысячу раз рожала».«Падал Ванька мой на Болотной да на Сенатской,падал Ванька под Сталинградом, в ГУЛАГе, в Афгане.Упадёт – и ему невозможные звёзды снятся.Ну а вам, – говорит, – и не снились такие Вани».…В обезьяннике выла бездомная бабка-ёжкаи лохматый Леший нервно обкусывал ногти.А менты притомились. Где-то пищала мошкана одной высокой, крайне противной ноте.И сказали менты сразу тремя головами:– Да нужна ты нам, дура, и эти все твои Вани!Ты пойди посиди с корешами своими бомжами,только шоб молчали, суки, и не раздражали!Пнули в клетку её к лохматому Лёхе да к бабке.Руки вымыли с мылом, выпили пива по банке.«Как вы тут?» – у товарищей тихо она спросила.А они отвечают: «Ну здравствуй, наша Россия».И она улыбается: «Утром придёт Василиса.Завтра утром придёт за мной доченька, Василиса.И прекрасная, и премудрая Василиса.Вот тогда-то мы посмеёмся, повеселимся».
«Сохрани, Боже, тех, кто умеет медленный подвиг…»
Сохрани, Боже, тех, кто умеет медленный подвиг:укрощает горячих и буйных, прощает подлых.Это, как правило, женщины, их души светлы, как степи.Такая всё сможет, выдержит, стерпит.Это, как правило, бабушки, матери, жёны.Все мы их тихим подвигом бережёные.Медленным подвигом – в час по глоточку, по крошке, по капле.Я говорю за всех, кого опекали.Я говорю за всех, за кого молилисьШиве, пророку Мухаммеду, Деве Марии стонким младенцем. За всех, у кого за спиноюцелое войско, тихое и святое.Я не умею такого, я бы, ей-богу,лучше под пули, чтоб быстренько и не больно.Чтобы все видели, чтобы войти в историю,даже если бы это мне жизни стоило.Ведь подохнуть за правду легче, чем жить для других.Те, что тихо хранят меня. Боже, храни ты их.Потому что если ты есть, то это уже немало.Значит, вправду они – твои ласточки, твоё войско.Потому что если ты есть, то ты тоже чья-нибудь мамаи глаза твои – звёзды.
Неуязвимость
И говорили что-то родители про крах мировой экономики,и сидели все в одной комнате, и думала Даша: «Мы в домике!»И Витька ругался: «Застряли, как в чёртовом бункере,свалил бы сто раз отсюда куда подальше».А Даша учила буквы, и гречка на кухне булькала,и было не очень спокойно, но радостно Даше.Смотрела она, пока делала заданное на завтра,как доллар зелёный растёт до потолка динозавром,как президент в телевизоре велит не ходить на улицу,как занавеска танцует, как Витька за ноутом дуется.Какие у мамы красивые волосы, какие у папы большие руки,наконец-то можно налюбоваться на них, наглядеться.И думала Даша, отдыхая от ежедневной разлуки,что сейчас у неё неплохое, в сущности, детствои что вообще лучший праздник – весь этот коронавирус.И цвела в её шестилетнем сердце неуязвимость.Потому, когда мама заплакала, что всё это полный конец,и когда папа ответил, что действительно апокалипсис,Даша сразу же встала и твёрдо сказала: «Нет!Иначе такую весну бы в окне не показывали!»Ведь и правда же, глупые взрослые, как это может быть ад,если всё расцветает и птицы над всем звенят,если солнце повсюду и свет его величав,
