«Другие цыплята тоже легко отделались», — подумала я. Только шесть. Спущенный пес, особенно лайка, может в мгновение ока перебить сотню. (Кстати, не думайте, что поместить своего неуправляемого пса на ферму — значит решить все проблемы. В город, где нет ни оленя, ни овцы, ни коровы, чтобы их гонять. Где нет ни цыплят, ни гусей, ни уток, чтобы их убивать. Где нет фермеров с ружьями, которые защищают свою живность. Если ваш пес неуправляем, не ссылайте его. Обучите его.)

— Еще чаю? — спросила Бобби.

— С удовольствием, — ответила я. — Так этот парень считал, что он сибиряк?

— Вот именно. Так вот, народ из Лиги сибиряков взглянул — и мигом увидел, кто он есть. Знаешь, что наконец создается Лига защиты маламутов?

— Слышала об этом.

— Она новая. Так или иначе, Джим позвонил мне и спросил, не возьму ли я временно на пансион лайку, а ты ведь знаешь, какова я. (Я знала — она мягкосердечная.) И они сообщили мне, откуда он, но кто знает? Он ведь мог прибежать откуда угодно. Несколько сотен миль — пустяк для пса вроде него.

— Скажи мне вот о чем, — сказала я. — Ты его купала?

— А ты купала? — рассмеялась она.

— Да. У меня есть рубцы.

— Это что! Ронни пытался, и кончилось тем, что мы привязали его снаружи и навели на него шланг. Потом мы просто выпустили его на большую площадку, чтобы обсох. Я знала, что некоторые лайки именно такие, но никогда прежде их не видывала.

— Кстати, о лайках, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал нормально. — Что же такое приключилось с той, которая была у Маргарет Робишод? Ты об этом знаешь?

— Еще бы мне об этом не знать! Еще бы мне об этом не слыхать! Еще бы ей мне об этом не рассказать! Мы с ней еще работали вместе, как раз когда это случилось. Ее в самом деле сломало, а когда Маргарет на чем-то сломалась, она рассказывает.

— Что же это была за история?

— Ну, она взяла его в Мэн, и он там как-то удрал, прямо в конце ее отпуска. Они уж всегда найдут возможность удрать. Так она делала все: в газетах объявляла, всем звонила и наконец добралась до одного приюта в Мэне, который его подобрал. Его сбило машиной.

— Машиной?

— Я так считаю. Во всяком случае, он был в плохой форме и не вынес этого. Это, верно, было для нее ужасно.

— Ужасно, — поддержала я. Я чувствовала себя лицемеркой. Может быть, это и впрямь было для нее ужасно.

— После того как она мне рассказала, у меня были кошмары, — пожаловалась Бобби. — Тело Бренди, распростертое на столе, как будто в морге, — все в белом кафеле, а вокруг эти отвратительные люди, и они меня все время спрашивают: «Это ваша собака?»

— А Маргарет на самом-то деле его видела?

— Не думаю, — ответила Бобби. — Не уверена. Я считаю, кто-то дал ей ужасное описание его тела. По-моему, это-то и наслало на меня сновидения.

Перед отъездом я вскользь спросила, не видела ли Бобби когда-нибудь Кинга Маргарет. Она сказала — нет, и я ей поверила.

Под ноябрьским дождем Массачусетс выглядит не лучшим образом. Все становится мертвым, сырым, серо-коричневым. Весь обратный путь я продолжала размышлять о Маргарет и чувствовала себя виноватой. Если она знала, что ее пес еще жив, к чему бы ей разговаривать в таком роде с Бобби? Почему бы не промолчать? Я знаю, что это такое — потерять собаку. Один из способов, которыми утешаются люди, — рассказывать всякому, кто станет слушать. Собака Кевина умерла много лет назад, а он все еще рассказывает. По словам Бобби, Маргарет вела себя как тот, у кого умерла собака, или, по крайней мере, как тот, кто думает, будто его собака умерла.

Мне казалось, что Бобби не видела татуировки. По-моему, ее не видел и Ронни. Имя Кинг тревожило меня, но не слишком, хотя они были не единственными людьми, кто мог усмотреть связь между Рауди и Маргарет. Такая возможность была и у старого ньюфа Роджера, и у старого д-ра Дрейпера, что бы там ни думал Стив. В основном потому, что мне всегда нравился Рон Кафлин, я хотела бы знать также о походе в туалет, как хотел это знать и Кевин. В придачу я хотела бы знать о татуировке, и меня интересовало, был ли это единственный способ связать Рауди со Снежной Тучи Коцебу Королем Грома.

Мне как-то отчаянно недоставало Марисы. Я представляла себе, как хватаю телефон и говорю ей то, что хочет услышать любая разумная мать: «Мам, он прошел последний этап. Я обзавелась лайкой-Помощником». Не то чтобы Бака это не взволновало. Он объявил бы об этом всем и каждому. Он загорелся бы. Только он — не моя мама.

Но я была еще так далека от степени Помощника, я фактически была СТ, ОСТ — в трех этапах от СП и в одном наборе регистрационных бумаг, и я все еще представления не имела, что происходит. Глубоко вдохнув, я вообразила, что я — Рауди с ампулой для впрыскивания, впихнутой в нос, и позвонила Маргарет Робишод.