Собачьи дрессировщики — группа разнородная. У нас нет почти ничего общего, кроме собак. Некоторые жалобы на Маргарет Робишод были вызваны тем, что она предпочитала неработающих богачей остальным нашим. Я никогда за ней этого не замечала, но она ведь, конечно, избегала наносить обиды тому, кто пишет для «Собачьей Жизни». А замечала я, что Маргарет тратит больше времени на чистопородных собак — особенно на золотистых ретриверов, — чем на метисов, и это мне не нравилось. Что при дрессировке совершенно неприемлемо, так это любого рода снобизм.

К восьми тридцати пяти продвинутые начинающие Винса были почти что готовы работать на подзыв.

— Вы подходите, чтобы приказать своему псу остаться, — объяснял Винс. — Не называйте его по имени. Поднесите руку ладонью вниз прямо ему к носу. Прикажите ему остаться и отойдите на длину поводка.

Собаки Розы тоже учились оставаться — но пока еще оставаться с деревянными гантелями во рту. После этого им полагалось делать прыжки, которые большинство собак обожает, а затем — укладку в отсутствие проводника. Занятия собачьей дрессировкой точно расписаны. Они почти всегда кончаются укладкой, потому что это последнее упражнение в испытаниях на послушание.

Чуть позже я услышала, как Роза, следуя расписанию, говорит:

— Вожатые, уложите своих собак.

«Уложить собаку», быть может, звучит несколько настораживающе, но это значит всего лишь приказать собаке лечь.

— Оставьте своих собак, — сказала она.

Стив, Диана и Лин промаршировали к конторке, миновали нас и вышли в служебную дверь.

Люди смешно ходят, когда оставляют своих собак или к ним возвращаются. При испытаниях на послушание не следует вертеть головой, отбрасывать со лба волосы или делать любой другой обычный жест — все это может быть сочтено сигналом вожатого собаке. Вам также полагается вести себя естественно, но это всем трудно дается.

Рон и д-р Стэнтон тоже миновали контору, обходя продвинутых начинающих, и вышли в вестибюль. Не прошло и минуты, как Курчи встал, что, конечно, против правил длительной укладки, и Роза крикнула, прося нас вернуть Диану. Как и многие карликовые пудели, Курчи проворен и шаловлив. Он знает, что ему положено оставаться в укладке.

Диана была как раз за ближайшим к конторке углом.

— Курчи встал, — сказала я ей, и она возмущенно прошествовала назад, поправила его и снова ушла.

Непослушание Курчи на сто процентов умышленно. Всегда можно определить, когда он намеревается выкинуть что-нибудь разэтакое. Начинает он с едва заметных движений головой вперед-назад. Его черные глазки сверкают. Если ему велено лежать, он встает. Если велено стоять — мягко перебирает лапами. Диана порой тревожится, что его портит успех.

Около восьми сорока пяти Роза крикнула:

— Вожатые, вернитесь к собакам!

Рон вошел через вращающиеся двери вестибюля, а Диана, Стив и Лин — через служебную дверь.

— Вожатые! — улыбаясь, еще раз позвала Роза.

Роза часто улыбается. Ей лет сорок пять. У нее по-деловому короткие седые волосы, а носит она обычно футболку с изображением белого терьера, которых у нее три.

Д-р Стэнтон не впервые замешкался при возвращении. Он любил ждать за дверьми, на ступенях крыльца, и, хотя слух у него куда лучше зрения, не всегда слышал Розу.

«Рауди знает, если я не по-настоящему ушел, — говорил всегда д-р Стэнтон. — Не пойму, откуда он это знает, но знает.»

Быть может, д-р Стэнтон был прав. Рауди не шевелился — разве что бил пышным хвостом, настораживал уши и бросал на других собак быстрые взгляды темных глаз. Кое-кто скажет вам, что маламута нельзя выдрессировать. Ерунда. Они либо не понимают маламутов, либо не уделяют этому достаточно времени.

— Приведите кто-нибудь Фрэнка! — выкрикнула Роза.

Но д-р Фрэнк Стэнтон так никогда и не вывел из укладки своего прекрасного пса. Фрэнк Стэнтон сам находился в самой что ни на есть длительной укладке.

Когда я отправилась искать д-ра Стэнтона, Джерри Питс, смотритель арсенала, пошел со мной, именно, как мне сдается, на случай, если кто-нибудь из класса новичков, придя раньше своих девяти часов, выгуливал собаку на лужайке. Глянув из подъезда в сторону Конкорд-авеню, я приметила Гэла, ошивавшегося на тротуаре. Пол-Кембриджа узнало бы Гэла в лицо, и совсем немногие знали его имя, как знала я, потому что он имел обыкновение представляться, когда сдавал мусорные мешки, полные банок и бутылок, в Бродвейский супермаркет или прятался возле счетчиков на автостоянке, что-то бормоча себе под нос.. Далеко не у всех клиентов приюта для бездомных лица так незабываемо аристократичны, как у Гэла, а поскольку ночь была не слишком холодная, никто из прочих не явился.

Джерри придержал для меня одну из стеклянных дверей, и я, выйдя, позвала:

— Доктор Стэнтон?

— Может быть, он вышел в туалет? — сказал Джерри. — Пойду-ка погляжу.

Погода была не столь холодна, чтобы стянуть в этот ранний час толпу бездомных к приюту, но для моей футболки и джинсов — чуточку прохладна, и я потрусила по тротуару, стараясь согреться. Гэл, который, верно, подумал, что я рванула за ним, пустился наутек к площадке для игр, что была рядом с арсеналом. В Кембридже бездомный пьянчужка, считающий, что люди гонятся именно за ним, не обязательно параноик.