— Одна? — удивился чародей, — Муж ревновать не будет?

— Нет, он в курсе. И помочь мне, к несчастью, не может.

— Заинтриговали, но я на места Бласа вас бы одну никуда не отпускал. Даже по магазинам и ювелирам. Вы, чертовски соблазнительны, Кармен. Так и хочется впиться в ваши сочные губы, взять на руки и утащить в постель, срывая на ходу платье, — Гийом говорил это с абсолютно серьезным лицом, но глаза его смеялись.

Кармен Феррейра заметила эту смешинку, и, закусив губу, сама едва удержалась от того, чтобы не расхохотаться. Лицо ее покраснело.

— Благодарю за откровенный комплимент, Гийом. Сейчас невозможно встретить такую честность. Обычно говорят: «сеньора, ваши губы, как кораллы; груди как два прекрасных холма. Как же я мечтаю пройтись языком любви по ложбинке между ними, слизывая пот нашей страсти». Хочется дать пощечину, разодрать в кровь наглую морду, а нельзя, не принято. Эта пошлость считается искусством.

Кармен посмотрела на свои ухоженные пальчики с аккуратными острыми ноготками, окрашенными красным лаком, и мечтательно вздохнула. Здесь маг не выдержал, рассмеялся, привлекая внимание еще остававшейся публики.

— Что поделаешь, стихотворчество — обязательная часть образования, вот и развелось поэтов. В кого пальцем не ткни — все что-то пишут. В основном о любви и непременно несчастной. Или же счастливой, тут есть два направления: о древних богах или пастухах и пастушках. Причем ни тех, ни других, горе-поэты в глаза не видели. Вот и получаются у них пастухи в пышных туниках, играющие на арфе и рассуждающие о судьбах мира напыщенным придворным языком. Это даже не смешно.

— Не судите строго.

— Буду. Надоело. Какой сборник не открой — всюду прекрасный вымысел, чинно и благолепно. А пол-Мендоры в грязи тонет. В центре чистота и фонари, а новом городе — где простой люд — канализации нет и в помине, не улицы, а болота. Ваши «старые» волшебники едва успевают инфекции и болезни останавливать…

— Хватит, Гийом. Вы устали и злы — воспользуйтесь моим советом, не то скоро станете просто несносны, — остановила его движением тонкой ручки Кармен, — Уже светает, мне пора, Блас любит, когда завтрак готовлю ему я, а не кухарка.

— Прощайте, Кармен. Спасибо, вы подняли мне настроение, — маг наклонился и поцеловал ей руку, — Я сделаю для вас все, а сейчас — прощайте!

— Вы задержались, каасил, — ворота Гийому открыл лично — Майал — главный средь паасинов, что охраняли его.

На вид ему было между тридцатью и сорока, несколько шрамов на правильном и некогда красивом лице мешали определить точный возраст. Страж был явно не доволен бодрствованием, вызванным долгим отсутствием мага. По его знаку двое других паасинов, всюду сопровождавших Гийома, отогнали карету к черному входу.

— Только не говори мне, что в этот час на улицах опасно, — упредил Майала чародей.

Черноволосые дети лесов, что вот уже полгода стерегли его покой, были идеальными воинами и отвратительными слугами. Их кандидатуры предложил ему еще покойный граф де Вега, забыв упомянуть о характере паасинов, что не считали себя людьми и вели свой род от Волка, принявшего облик человека, и богини их лесов.

Гийом до сих пор не мог сказать точно, что означает слово «каасил» — титул, которым его почтительно величают. Повелитель, колдун, или же беспечный тюфяк, нуждающийся в защите?

— Мой долг хранить вас. Мы поклялись, и честно отрабатываем ваше золото, каасил. Прежняя охрана была хорошей — умерла, спасая вас, мы же — лучшие, поэтому просто не допустим такого ситуации, — не скромничая, ответил Майал, смотря на чародея сверху вниз.

Паасины были все как один высоки, стройны и черноволосы, и с непривычки казались близнецами. Они тщательно брили лица и тела, не оставляя волос нигде кроме верха головы. В их больших миндалевидных глазах всегда читалась одна и та же смесь из непоколебимой уверенности в себе, гордости и чувства легкого превосходства.

— Зови меня, Гийом. Надоело слушать: каасил, да каасил, не титул, а кличка, — сердито приказал Гийом.

— Слушаюсь, каасил, — Майал определенно издевался.

Паасины никогда никому не кланялись, максимум, на что мог рассчитывать наниматель или сюзерен — кивок головы. Одевались они только в три цвета: зеленый, черный и синий.

— Прошу, каасила, впредь предупреждать меня о возможных задержках заранее — я увеличу охрану. Вы — люди — самые опасные и коварные существа, — твердил свое Майал по дороге в дом.