«Кажется, ее звали Глорис», – устало подумал Геллер, – «вторая – Эсвендил. А третья…»

Глорис подошла и присела на корточки рядом с ним. Ее ладонь невесомо легла на лоб, и Геллеру показалось, что на лицо повеяло теплом. В сыром и затхлом воздухе каменного мешка поплыл аромат разогретой на солнце молодой хвои… Но тут силы покинули его окончательно, локоть соскользнул, и он стукнулся затылком о каменный пол.

– Что вы хотите от меня? – прохрипел он, – зачем вы здесь теперь?!!

Бледные губы Глорис тронула мягкая, добрая улыбка.

– Мы только хотели сказать тебе, Геллер… Помнишь, в первый раз, когда мы приходили к сестре, ты услышал, что можешь погибнуть от руки своего повелителя? Так вот… Мы хотим, чтобы ты знал – не мы накликали на тебя беду. Духи вообще не могут менять судьбы живых, уж поверь… Но духи умеют прорицать грядущее. И тогда мы видели твою судьбу также ясно, как будто она была написана в твоих глазах, вся, целиком.

– Слишком длинно, Глорис, – Эсвендил сложила руки на груди, и Геллер подумал, что ее запястья, пальцы – такие же совершенные, как у Миральды.

– Просто знай, что не мы виноваты в том, что с тобой стряслось, – едва слышно шепнула Глорис.

– Я это и так знаю, – пробурчал Геллер, – лучше… скажите, что с Миральдой?

– Тебе лучше этого не знать, – твердо сказала Глорис.

Дыхание ледяным комом застряло в горле. Ну, раз так – то и ему больше нечего делать в этом странном мирке.

– Она…

– Нет. Если бы она была мертва, то пришла бы к тебе вместе с нами, – Эсвендил опустилась на колени в изголовье, – но она перестала быть… человеком, Геллер. А мы – мы теперь будем очень долго ждать ее…

– А у тебя есть сын, рожденный нашей сестренкой, – как бы между прочим, заметила Глорис, – он жив и здоров, растет себе помаленьку…

Геллер молчал. Он просто не знал, что и сказать. Задавать вопросы – глупо. Радоваться?.. Радоваться можно было бы рядом с ними, но не здесь, в грязной, зловонной камере смертника.

Потом, собравшись с силами, он улыбнулся двум призракам.

– Спасибо. Вы… на самом деле утешили меня.

Эсвендил молча наклонилась и поцеловала его в лоб. Глорис проделала то же самое… А затем обе девушки начали медленно таять, становясь все прозрачнее и прозрачнее.

Геллер покосился на дверь – конечно же, она была закрыта.

«У меня есть сын», – неторопливо подумал он, словно пробуя эту мысль на вкус, – «Плод нашей короткой любви. Жаль, что не увижу…»

Он закрыл глаза. Следовало бы собраться с силами, чтобы поутру подняться на ноги, исповедаться жрецу Хаттара Всеобъемлющего и с высоко поднятой головой пройти свой последний путь.

…С каждым шагом приближалась грань жизни – по воле судьбы воплотившаяся в эшафот. Толпа, жадная до зрелищ, накатывала волнами. Резали слух крики, свист, улюлюканье. И, во имя Хаттара – почему? Ведь его, командора, тень Императора Квентиса, любили. Так отчего же теперь столько радости в глазах черни? И откуда такое нечеловеческое желание увидеть, как командору Геллеру Накори отсекут голову?!!

А наверху – почерневшее, набрякшее тяжелыми тучами осеннее небо. Он вдруг вспомнил, как перед несостоявшейся битвой с дэйлор вышел ночью из шатра и точно так же смотрел на обитель Хаттара, пытаясь понять… Да что понимать-то? Еще тогда он нашел ответ. Небо совершенно в себе самом, и ему нет дела до букашек, копошащихся на покровах Атхены, Матери-земли. Только глупцы или сумасшедшие могут верить в то, что Хаттар явит справедливость, и праведники будут возвышены, а недостойные наказаны.

Геллер невольно остановился, и тут же получил весьма ощутимый укол копьем между лопаток.

– Пошел, пошел!

Толпа, притихшая было, снова заволновалась. Нищий оборванец, не удержавшись, кубарем полетел под ноги копейщику и вмиг распрощался с жизнью, пригвожденный к булыжной мостовой.

Геллер равнодушно отвернулся. Как странно – все ближе и ближе сады Небесные, а ему вроде как все равно. Только холодное любопытство: а каково это, умереть не в честном бою, а от руки палача?

До помоста, обитого черным, оставались каких-нибудь два десятка шагов, и было хорошо видно, как коренастый палач, натянув колпак, шлифует лезвие топора.

С неба начали срываться редкие капли дождя.

Если бы только не были связаны руки! Тогда… попытаться вырвать оружие у зазевавшегося солдата, и… нет, бежать он вряд ли смог бы – но умер бы, как воин. С оружием в руках. То, о чем он так просил императора Квентиса Доброго… Геллер невольно содрогнулся; воспоминания захлестывали его, грозя погрести рассудок под грудой цветных осколков жизни.

– Почему, Геллер? Почему? – голос властелина дрожал под серыми сводами темницы, – мы вместе росли. Ты… ты был единственным человеком, кому я действительно доверял! И ты хотел моей смерти?!! Почему?