Шрифт:
Желтое сияние закусочной просачивается сквозь дождь на лобовое стекло, а впереди нас ждет безопасность в виде соленой картошки фри и сладких молочных коктейлей.
Я открываю дверь, и, к сожалению, Рафаэль тоже распахивает свою.
Мои плечи напрягаются.
— Ты собираешься войти?
— Нет, я просто посижу здесь и поиграю со своими яйцами.
Его дверь захлопывается за ним, и через несколько секунд он появляется в раме моей, одетый в свой пиджак. Он упирается ладонями в крышу машины и наклоняется с полуприкрытыми от нетерпения веками.
— У меня нет всей ночи напролет, Пенелопа.
Ну что ж.
В закусочной над моей головой раздается звонок над дверью, и тепло овевает мое лицо. Стоя на входном коврике, я щурюсь от яркого света ламп — они резко контрастируют с темнотой, окутавшей меня снаружи.
Говоря о темноте: влажная грудь Рафаэля прижимается к моему затылку, когда он заходит мне за спину. Его губы касаются мочки моего уха и наполняют его горячим требованием.
— Двигайся.
Я со вздохом вхожу в закусочную и хлюпаю по клетчатой плитке. Пара глаз следят за мной, но только до определенного момента, затем они останавливаются на джентльмене ростом сто девяносто три сантиметра, темнеющем в дверном проеме.
Взгляд через плечо подтверждает, что он никогда в жизни не переступал порог этой закусочной. Да и вообще, наверное, ни в одно заведении, где подают еду на пластиковом подносе. Он стоит на коврике, засунув руки в карманы, осматривая свое новое окружение с плохо скрываемым весельем.
Блондинка проскальзывает за стойку и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— Привет! Я Либби, и сегодня я буду вашим официантом, — она обращается ко мне, но угол ее тела привязан к мудаку у меня за плечом. — Вы будете кушать здесь или на вынос?
— Мы будем здесь...
Мягкое требование Рафаэля отметает мой ответ.
— На вынос.
Мою челюсть сводит от раздражения, а в груди поселяется ужас. Есть в ресторане... безопаснее. Яркий свет, люди и камеры снижают вероятность того, что произойдет что-то плохое. Инстинкт и чувство самосохранения подсказывают мне, что я не должна исчезать в темноте вместе с Рафаэлем Висконти, даже если нервное возбуждение, бурлящее внутри меня, говорит об обратном.
— Тогда на вынос, — бурчу я.
Либби нажимает несколько клавиш на компьютере.
— И чего бы вы хотели?
Я повторяю заказ, который делала почти каждый вечер после возвращения на Побережье. С крошечным взглатыванием, официантка поднимает взгляд вверх и практически шепотом спрашивает: — А вы, мистер Висконти?
— Ничего, спасибо...
— Ему двойной чизбургер. Побольше бекона и сыра, — я задумчиво прикусываю губу, разглядывая подсвеченное меню над стойкой. — И шоколадный молочный коктейль. Очень большой.
Хриплое ворчание касается моего затылка, заставляя меня улыбнуться.
— Э-э, ладно...
Раздается еще одно постукивание по клавиатуре, затем она называет общую сумму, и я поворачиваюсь, чтобы прижаться спиной к стойке. Взгляд Рафаэля скользит вниз по вырезу моей мокрой шубы, прежде чем вернуться к моей милой улыбке.
— Да?
— Выкладывай деньги, папик.
Сдерживая смех, он достает бумажник. Его рука задевает мою, когда он бросает купюры на прилавок.
— Плюс НДС.
— О, нет, сэр. Это уже включает НДС...
— Плюс НДС, — повторяю я, не сводя глаз с Рафаэля.
Медленно покачав головой, он кладет на стойку еще одну двадцатку.
— Плюс чаевые.
— Но это уже гораздо больше, чем...
— Не беспокойся об этом, Либби, — говорю я беззаботно. — Мистер Висконти непристойно, чрезвычайно богатый.
Удовлетворение бурлит в моем животе, отчасти потому, что я наслаждаюсь даже самым крошечным триумфом над Рафаэлем, а отчасти потому, что смех, который срывается с его губ и разносится над стойкой, глубокий и искренний.
Еду приносят в запачканном жиром бумажном пакете, и Рафаэль держит его так, словно это пакет с какашками чужой собаки.
Как только над нашими головами раздается звонок над дверью, по закусочной разносится резкое — Подождите! — и я поворачиваю голову.
Навстречу мне бежит девушка. Она ставит свой кофейник и мягко кладет ладонь мне на плечо.
— Ты в порядке, милая?
Я моргаю.
— Что? Ах, да. Он не похищал меня, не надо...
Ее нервный смех и настороженный взгляд на Рафаэля прервали меня.