Мол, – без вины в виноватые записали.

Публика заулюлюкала:

«Судью на мыло! Долой! Жюри на мыло!»

Тарасыч усмехнулся, поднял руку, успокаивая публику – поддержал игру: кивнул на Вурлиха, да пробасил виновато на весь цирк.

ТАРАСЫЧ:

– Извиняйте, Жан-Маркыч, мне тут вдруг завиделось, что я со снеговиком борюсь. Не помять бы. А он, натурально, фуксом, не растает?

Публика взорвалась хохотом. Вурлих недобро оскалился.

6. ИНТ. ЦИРК ТРИЗИНИ. ЗА КУЛИСАМИ

За кулисами грохнули дружно.

ДАНИЛА:

– Во, даёт, Тарасыч! Уморил!

БАТЫЙ:

– Да уж, окрестил немца! Снеговик! С мясом теперь не отдерёт!

7. ИНТ. ЦИРК ТРИЗИНИ. МАНЕЖ

Вурлих ухмыльнулся и встал в стойку. Руки огромные вперёд выставил, и пошёл «на приём».

Тарасыч, хотел было правой захватить Вурлихово левое запястье, да тут два пальца, аккурат, под напульсник ослабленный и проскочили. Указательный и безымянный.

Вурлих, как ждал этого, резко дёрнул руки на себя, да вниз, аж хруст пошёл.

От боли всё почернело. Тарасыч на колено просел, но, тренированное тело само, перекатом в сторону ушло.

А когда боль чуть «отпустила» увидел Тарасыч, что правая рука, могучая, плетью вниз повисла. А оба пальца в обратную сторону показывать начали.

А Вурлих, улыбается чёртом! Атаковать низом удумал. Да, Тарасыч вовремя увернулся, и пришлось Вурлиху, как бычку переростку, пол манежа лбом пропахать.

Публика хохочет.

Тарасыч, взялся было пальцы на место ставить, да куда там – болью аж оглушило. Только видит:

– Судья рот раскрывает, медленно, как во сне.

– Данила на манеж к Вурлиху рвётся, да его трое держат.

– Вурлих уже встаёт грозно, лыбится, руки к нему тянет.

Не успел немец.

Тарасыч левой ухватил руку Вурлиха. Крутнул, что есть сил, вкруг себя «мельницу», так, что слилось всё в белые полосы: и цирк, и публика. Да и ахнул того Вурлиха на ковёр.

Немец выгнуться дугой – не хочется ему на лопатки.

Да Тарасыч, лёгонько ножку-то подбил, тут-то Вурлих и рухнул. А уж колено на грудь и к ковру дожать, так это дело техники. На обе лопатки прилип Вурлих.

СУДЬЯ:

– Туше!

Эээээ-ееее-эгге-геееее… Ревёт восхищённая публика, – Туш-еееее.

8. ИНТ. УТРО. ТАРКОВИЧИ. ДОМ СОЛОМОНА КАЦА

На стене с обоями, фотографии: Борец в трико, при регалиях, с огромной гирей.

Подпись: "Григорiй Тарасовичъ. Чампiонъ 1898 годъ". Рядом висит фото красивой женщины с семитскими глазами.

Чуть слышно звучит молитва.

СОЛОМОН:

– МОДЭ АНИ ЛЕФАНЕХА, МЕЛЕХ ХАЙ ВЕКАЯМ, ШЕЭХЕЗАРТА БИ НИШМАТИ БЕХЕМЛА – РАБА ЭМУНАТЕХА!

Мужская рука с изуродованным, навеки оттопыренным указательным пальцем, трогает резной багет, словно проверяет – на месте ли она?

СОЛОМОН:

– Мирра-Мирра, гэвэрэт, вот и стал мне ближе к тебе ещё один день.

Огромный, бородатый, босой, в нательной рубахе и кальсонах стоит он у окна. Утренний луч упирается в него словно розовый палец.

Это он, бывший борец – Тарасыч, а по рождению Соломон Израилевич Кац, местечковый еврей.

А за окном солнце с листвой в прятки играет, Соломону лукаво подмигивает. Птицы за окном с ума сходят.

Мужчина щурится на яркое.

СОЛОМОН:

– Шалом. И что до Соломону вами слышно?

ТИТР: «ТО ДА СЁ»

«ЯКОВЪ»

9. НАТ. ДЕНЬ. ВИТЕБСК. ДВОР ЖАНДАРМСКОГО УПРАВЛЕНИЯ

У коновязи шестеро казаков. Кто отирают коня сеном, кто курит, привычно пряча цигарку в кулак.

КАЗАК 1:

– Да и то сказать, не то, чтоб в Петрограде или Первопрестольной, так и у нас уж, нынче непросто стало. Ох, непросто. Лютовать народец начал так, что…

ПРОХОР СПИРИДОНОВИЧ:

– А ну хорош балакать. Не нашего это…

С крыльца словно тугой мячик скатывается Сотник с бумагой в руках. Казаки побросали цигарки, принялись их затаптывать.

СОТНИК:

– Казаки! Намедни, в Ломбардные ряды ворвались лихие люди, да всё, что нашли там, и вывезли. Вот, депеша к сыску получена. Одной посуды сребряной, бают, полтора пуда сволокли. Да часы, золотишко опять же, гуртом. И ведь, аккурат подгадали, тати: в сумерках наведались. Вечор-то, в рядах этих, почитай, никакого хера уж и не шлындало. Подогнали пролёточку, да на порах-то – тю-тю. Хозяин рядов, обрусевший швед…

Сотник заглядывает в бумагу. Читает.

СОТНИК:

– Магнус Йорикович, вот холера, язык сломаешь – Брундстрэм, остался ни с чем. Подчистую. Его голого, в одних подштанниках… А, ну не ржать! Кони…