– Вот говорил я о Егорове вам... Видать, тоже его работа. Теперь пойдет гулять на воле. Сволочь, конечно, хотя кабы не его вскрик и стрельба, прозевали бы мы фрицев...

Ротный ничего не сказал на это, не до того ему. Они повернули направо, чтоб выйти к оврагу, где, наверно, находятся остатки их роты. Шли медленно, часто передыхая. Пожалуй, только Сысоев был бодрее других, но и от его бравого вида мало что осталось - ссутулился, обмяк.

Немцы снова начали пускать ракеты из Овсянникова, и их свет пробивался сквозь деревья, а потому плутать особо не пришлось. Минут через двадцать услышали они голоса и вскоре увидели ребят. Увидели и ящики из-под патронов, уже пустые...

– Это что же такое?
– спросил Сысоев, кивнув на цинковые коробки.Неужто?..

– Это самое, сержант, - выдвинулся один.
– Пойдем вторым заходом.

– Где комбат?
– нахмурил брови ротный.

– Небось, у землянки помкомбата, - ответил тот же боец.

И здесь бросился к ротному Комов... Побежал со счастливой улыбкой.

– Живой, товарищ командир! Живой!

Ротный потрепал его по плечу и тоже улыбнулся, однако задерживаться не стал, тронулся с Карцевым и Сысоевым к землянке. Побрел за ними зачем-то и Комов. Видно, хотелось быть рядом с Пригожиным... Женя, воспитывавшийся без отца, вообще тянулся к взрослым мужчинам и даже к ребятам старше его, и хотя ротный не годился ему в отцы, чувства, похожие на сыновьи, вспыхнули в нем. Он шел позади, но до него доносились слова разговора, который вели ротный и ребята.

– Выходит, сержант, опять геройствовать придется, - сказал Костик, выдавив усмешку.

– Выходит, так, - каким-то не своим голосом протянул Сысоев.
– Я уж какой нестомчивый, но и то дошел... Не смерти боюсь, просто сил не осталось...

– Постараюсь доказать комбату бессмысленность всего этого, - сказал ротный, но не было в его словах уверенности, а потому шли к землянке с холодком в сердце.

Через некоторое время ухватился Костик за одну мысль, которую и высказал.

– В уставе говорится, выполняются любые приказы, кроме явно преступного. А разве приказ комбата не...

– Пустое это, - перебил сержант.
– Есть это в уставе, но как определить?..

Ротный в разговор не включился, понимая, видно, что этот пункт устава их не спасет.

Комбат сидел на пне и курил. Около него стоял помкомбат и командир второй роты... Из землянки вился теплый дымок, и, почуяв его запах и даже тепло, и ротный, и Сысоев, и Карцев, и Комов так захотели очутиться сейчас в землянке, в тепле, что это желание на какое-то время вытеснило у них все остальное - забраться бы, лечь у печурки, курнуть два разка и... заснуть, забыться от всего кошмара, которым сопровождался весь этот день и ночь...

Ротный подошел первым к комбату, но не успел еще ничего сказать, как тот, окинув его холодным и безразличным взглядом, процедил:

– Явился, не запылился?.. Докладывай, почему деревню сдал, приказ нарушил.

– Я не сдал, нас выбили, потому что вы не прислали подкрепление и сорокапяток.

– Выбили? И я, значит, виноват? Ловко, Пригожин! Так вот, слушай, хотел я тебя расстрелять без лишних разговоров, как вернешься. И сделал бы это, вернись ты чуть раньше. Но решил дать тебе шанс и всей твоей роте искупить кровью! Приказываю: немедленно выбить немцев и возвратить взятую деревню. Возвратить! Понял?

– Деревню взять сейчас нельзя. Люди измучены до предела. Вы посылаете их на верную и бессмысленную смерть... Я не могу выполнять этот приказ... Я считаю его преступным...

– Что?!
– заорал комбат, вскочив с пня.
– Ты что сказал, сволочь недобитая?
– он суетливо расстегивал кобуру. Да я тебя тут... на месте шлепну, ты что, этого не понимаешь? Дал тебе шанс искупить вину, а ты... комбат вытащил пистолет, дернул затвор, вогнав патрон в патронник, и, подняв руку с пистолетом, двинулся на Пригожина.

Тот стоял не шевелясь, бледный, с плотно сжатыми губами и смотрел на приближающегося комбата.

– Стреляйте! Ну, стреляйте!
– вроде бы совсем спокойно сказал он.

– Товарищ майор...- пробормотал помкомбат, сделав шаг в его сторону.

– Молчать!
– не повернув головы, крикнул комбат.
– Я не шучу, Пригожин. Повтори приказание и марш - выполнять!

– Я считаю ваш приказ явно преступным. Стреляйте.

– Ах так!

И тут, откуда ни возьмись, выскочил Комов и, бросившись к комбату, схватил его руку с пистолетом, пригнув ее тяжестью своего тела вниз.

– Не надо, товарищ комбат... Не надо! Товарищ комбат, миленький, не надо...

Комбат на секунду опешил от такого непредвиденного поступка и глупых слов, затем попытался ногой отпихнуть от себя этого чумового бойца, но Женя мертвой хваткой вцепился в руку комбата, не оторвать... И тут прозвучал выстрел... Комов без стона, без вскрика рухнул ему под ноги... Комбат с брезгливой миной перешагнул через его тело и спросил:

– Кто такой? Как посмел?
– и оглядел окружающих.

Ему никто не ответил, взгляды всех были направлены на убитого. Комбат грубо выругался. Не понять было, случайно он выстрелил или нарочно, но так или иначе, какая-то растерянность виделась на его лице.