Шрифт:
– Так она же добровольно... Конечно, может, девчонкам на самый передний край и не надо, но в тылу приятно их встретить.
– Ну, у тебя на уме одно - кобелиное,- возмутился Мачихин.
– Не понял ты меня, Мачихин. Просто вот поглядишь на них, и на душе легче и вроде война не такой страшной кажется.
Появилась Катя, но не одна, а с подружкой, которая, улыбаясь, показала пальцем на сержанта:
– Это твой землячок? Ничего парень.
Сержант, конечно, подскочил, опять грудь выпятил. И представился:
– Сержант Шипилов... Леонид. Для вас просто Леня,- и руку протянул.
Но девушка свою не подала, а рассмеявшись сказала:
– Боевой сержант-то... Ну ладно, Катя, я скажу, что ты земляка встретила, оставайся, а мы доделаем работу,- и ушла.
– А ты, Катя, познакомься, мы с ним вместе на передке бедовали.
Катя подошла и безразлично дала руку. Сержант долго держал ее в своей, пока она с брезгливой гримаской не вырвала ее.
– Мачихин, у вас в деревне все такие красивые? Она ж меня просто ослепила.
– Не балабонь, сержант. Не смущай девчонку. У нее и без тебя небось от мужиков спокою нет. Так, что ли, Катерина?
Катя на этот вопрос отвечать, видно, не захотела, пропустила мимо и спросила:
– Вы не голодные, дядя Федор? А то кухня тут рядом. Насчет хлеба не обещаю, а кашу повар мне даст.
– Вообще-то с утра не емши, есть маненько...
– Так я сбегаю,- живо воскликнула Катя и убежала. Сержант поглядел ей вслед и, прищелкнув пальцами, восхищенно выпалил:
– Все на месте у девочки, фигурка что надо. Пальчики оближешь!
– Ты губу-то не распяливай, не отломится. Катерина - девушка строгая, с понятиями. Я ее матушку, Марию-то, хорошо знаю. Воспитала, как надо. В случае чего она Катьку и на порог не пустит. Понял?
– Что ж, Мачихин, и помечтать нельзя? Молодой я...
– Ты о другом думай, что девоньки эти, дурешки, в самый огонь полетели. Эх, глупые, глупые...
– А мы все глупые, Мачихин. Я тоже на Дальнем Востоке один рапорт за другим писал, на фронт просился.
– Жалеешь теперича?
– Нет. Что сделано, то сделано. Не думал, конечно, что война такая будет,- вздохнул сержант.
– Думал, ать-два, вперед на запад, с барабанным боем? Так, что ли? усмехнулся Мачихин.
– Так не думал. Я же кадровый, войну представлял все же. Но не такой.
– Страшное дело война,- вздохнул и Мачихин.
Тут появилась Катя с котелком в руках, раскрасневшаяся от бега, с довольной улыбкой.
– Полный котелок! Видали?
– Она победно махнула котелком.- Пойдемте, дядя Федор, с дороги, недалече полянка есть, там и поедите.
И она повела их в глубь леса, где и верно оказалась сухая поляночка. Там и присели, вынули "инструмент", то есть ложки алюминиевые, и принялись за кашу. Каша была почти горячая и масляная, умяли за милую душу.
– Как же тебя мать отпустила?
– спросил Мачихин, облизывая ложку.
– А что она могла? В цепи, что ли, заковать или в амбар запереть? Небось совершеннолетняя я.
– Дурешка ты, Катя-Катерина. Война-то и мужикам невмоготу, а вам?..- И добавил, засовывая ложку за обмотку: - Спасибо за заботу, Катюша. Наелись от пуза.
– Да, да, большое спасибо,- заулыбался и сержант, и хотел было дотронуться до Катиной руки, но она спрятала за спину.
– За что благодарить, подумаешь, какое дело - котелок каши,- сказала она, окинув сержанта настороженным взглядом.
– Что-то неласковая у тебя землячка, Мачихин,- обиженно произнес тот.
– У тебя поумней слов не нашлось? На фронт же двигаются. Так ведь, Катя?
– Каждую ночь команды ожидаем. Сколько верст-то до передовой?
– Близко она, Катя. Верст двенадцать... Ну, ты расскажи, письма-то из дома получаешь? Я уж три месяца от женки - ничего.
– Получаю, дядя Федор. Последнее, когда в госпитале лежала. Беспокоится мама обо мне очень, особо после того, как на Зину похоронка пришла. Вы уж отпишите ей, что живой-здоровой меня видели.
– Конечно, отпишу, Катя, а как же... А что с отцом твоим, что об остальных пишет?
– Много похоронок в нашу деревню идет. А вот на кого, не писала, только про Зину...
– Очень Зинушку жаль...- горестно покачал головой Мачихин.
– Помню ее, боевая девчоночка была, озорная... А вот Оля вроде тихоня, молчунья. А она как?
– Про нее не знаю я,- ответила Катя, но как-то уклончиво, отвернув глаза.
– Вообще-то, не бабье дело - война,- после некоторого раздумья сказал Мачихин.- Ваше дело все же рожать.