В последнюю пятницу апреля, перед субботним концертом группа «A-$peeD» собралась в подвале сквота, на самопально оборудованной репточке. Стены этого довольно просторного помещения были обклеены картонными лотками из-под яиц, а внутри умещался весь аппарат группы: девайсы, примочки для гитар, компьютеры, клавишные и старенькая барабанная установка, доставшаяся по наследству от прежних хозяев. Репетировали почти каждый вечер и иногда по вдохновению вне расписания. Обычно Макс уединялся с гитарой первым и фантазировал с примочками: оттачивал соло или сочинял что-то новое. Потом подтягивались остальные ребята группы и, не сговариваясь, вступали в игру — каждый вносил свою лепту в совместное творчество. Они уже так сыгрались, что понимали друг друга с полутона, импровизировали сообща до тех пор, пока не выходило слаженно, чисто, чётко, пока звук не сливался в нечто интересное и стоящее.

Но в этот раз игра не строилась. Макс был подавлен невесёлыми мыслями и выдавал лирические запилы на гитаре, уводя мелодии в другое русло. Барабанщик матерился, не поспевая за сменой настроений фронтмена, басист не попадал в ритм. После нескольких неудачных попыток сыграться Шум сложил барабанные палочки и ушёл тусоваться наверх. Следом за ним слился и басист Герыч. В холле сквота уже собиралась толпа жаждущих оторваться.

Фил поиграл на клавишах, пытаясь подстроиться под экзистенциальный хаос, творящийся в душе Макса, а потом нацепил наушники и погрузился в компьютерные программы. В такие моменты он всегда старался быть рядом и терпеливо ждал, когда друг созреет для откровений.

Макс депрессировал неспроста. Этой ночью в сквот явилась Камила и, застав его в постели с фанаткой, устроила бывшему разборки. Обезумевшая Камила бросилась к окну, чуть не выбив дряхлые створки, взобралась на подоконник и, рыдая, повисла на старой раме, готовясь сигануть вниз со второго этажа. Отчаянная, дурная девка. Макс еле успел оттащить её от окна. Сам он предстал перед публикой в чём мать родила: у дверей его комнаты собрались друзья и прочие элементы, заночевавшие в сквоте и ставшие свидетелями ссоры. Случайную подружку Макса пришлось приютить до утра в соседней комнате, а Камилу усмирять. Истерические вопли за стеной длились не меньше часа, а наутро Камила исчезла, выпив из Макса все соки и удостоверившись, что тот всё ещё страдает и любит.

Выключив комп, Фил уселся в старенькое кресло позади Макса и, пошарив в коробке со всякой всячиной, отыскал кубик Рубика. Когда-то в детстве с мальчишками они собирали его на скорость.

— Макс, кончай грузиться, идём наверх, — сказал Филипп, не отрывая глаз от игрушки.

Друг напоследок прошёлся по струнам, зажал барре, прислушался к звучанию сложного аккорда и отложил гитару в сторону. После бессонной ночи он выглядел измученным и бледным.

— Достало. Все эти ссоры с Камилой, — наконец отозвался Макс, тяжело вздохнув. — Знаешь, я часто сравниваю себя с надувным шариком. Он поминутно живёт с мыслями о смерти, и когда его спускают — сильно матерится. Ведь вместо разрыва сердца и души он летит со свистом, а за ним бегут смеющиеся дети и ликуют от восторга! Он на границе полёта и смерти. Он ненавидит людей… детей. Ведь что он для них? Обычный шарик на верёвочке, за которую можно подёргать и поиграть… а для него эта верёвочка — тонкая нить между разноцветной жизнью, любовью, праздниками и нелепой быстрой жестокой гибелью. Представляешь, что творится у него в душе? Попользовались и выкинули на помойку. Вот и догадайся, что у меня в душе. Моя нить … в её руках.

Макс застонал и склонил голову. Нечёсаные патлы свесились на лицо, плечи задрожали, и непонятно было, плачет он или смеётся.

— А чего ты ожидал от неё, брат? — поинтересовался Фил с назидательными нотками в голосе — в нём вдруг проснулся учитель, хотя именно Макс в их компании любил философствовать и наставлять.

Тот не ответил, продолжая изображать великомученика.

— Эй, ты чего? — Фил потянулся к другу и легонько толкнул его в плечо.

— Хреново всё, — грустно усмехнулся Макс.

— Разочаровался в ней, да? — задумчиво констатировал Фил, скрипя кубиком. — А я вот не разочаровываюсь. Потому что никем не очаровываюсь. Пошло оно всё!

— Ты крут, бро. Нужно учиться быть потребителем и ни от кого не зависеть.

— Как я.

— Как ты. Чёрт. Нет. У меня не выйдет.

— Тогда забей.

— Забил. Уже забил.

— Идём отрываться!

С этими словами парни покинули репточку. В холле сквота уже собрался народ. На пятничную тусовку допускались самые близкие, но и таких насчитывалось не меньше сотни: друзья музыканты из рок-групп, друзья друзей, соседи из комнат и много хорошеньких девушек. В толпе мелькали лица с пирсингами, татухами и тоннелями в ушах, многие были одеты в камуфляжные штаны, разноцветные толстовки с логотипами, мерчами групп и прочей атрибутикой. Казалось, старенький сквот вместил в себя всю альтернативную молодёжь столицы и гудел как космический двигатель. Не хватало только главных виновников «торжества», ради которых и собралась в этот час неформальная тусовка. И когда Макс и Фил вошли в холл, по залу прокатился восторженный гул. Пообщавшись с друзьями, парни расположились на импровизированной площадке для выступления. В этот раз всё было экспромтом, и Макс принялся подстраивать гитару. Таинственный диджей, скрывающий лицо за чёрной повязкой, колдовал над пластинкой, а Фил занял место у компьютера и приготовился ловить настроение фронтмена. Такие квартирники были обычным делом в пятничные и субботние вечера. Макс приложился к бутылке с минералкой — после вчерашнего загула он изнывал от жажды и, заглянув в плейлист, начал с лирической песни про нерастраченную любовь. Она звучала красиво и по-Максовски круто, он, как говорится, пел душой, умело пользуясь главным своим инструментом — голосом. Девочки, сидящие у порога площадки, зачарованно вздыхали и даже плакали.

— Я буду смотреть на твои пустые ботинки…

Они так похожи на тебя самого… сорри, саму-у-у-у, (похулиганил Макс),

Я так люблю твои смешные картинки

На них твои пальцы, которые всё…

Всё дальше… от меня, всё дальше от меня

Дальше, дальше, дальше… от меня

Всё дальше… от меня…

Потом я вспомню, как твоё сердце

Билось во мне жарко и нежно дыша.

Я окунусь в тёплую ванну погреться.

Как жаль ты не видишь — это моя душа…

Всё дальше… от меня… всё дальше от меня…*

* «Московская» (М. Макарова, «Солнцеклеш», 1998)

Голос Макса окутывал приятной теплотой и грустью, диджей дополнял летящую мелодию звуками ёрзающей пластинки, а Фил накладывал семплы с помощью специальных программ, отчего получалась ни с чем несравнимая умопомрачительная киберакустика. Народ отвечал восторженными воплями и терпеливо ждал «чего-то пожёстче». Вскоре и Макс зарядился позитивом толпы, запел свои «тру-шные» песни, и тусовка взревела.

***

Фил и его друзья хорошо погуляли в сквоте и, раззадоренные адской веселящей смесью и алкоголем, отправились выпускать пар. Устроили гонки по трассе на Воробьёвых горах, чуть не задев припаркованные у обочины машины, с визгом тормозов остановились на смотровой площадке у МГУ и с дебильным хохотом влились в компанию молодёжи. Кажется, это были студенты, а может, кто из сквота увязался следом. Фил мало запомнил их лица, его переполняли драйв и тяга к экшену. Запрыгнув на площадку балюстрады, он распахнул объятия навстречу ночному городу и заорал слова любимой песни: