– Если бы вы только знали, Феликс Михайлович, как хочется верить, что люди...

Пусть не все, а те, с кем столкнешься, - все они честные, добрые, бескорыстные... Веришь, а потом... А потом убеждаешься, что все-все ложь, что остались на свете одни прагматики, которые заняты только улаживанием своих делишек за счет других. Так радостно бывает, когда вдруг встречаешь человека с искренними чувствами... Пусть самые простые эти чувства - доброта...

сочувствие... искреннее внимание к чужим бедам... Так это редко... Слишком редко, к несчастью...

Она замолчала и до трамвайной остановки не произнесла больше ни слова. О чем-то сосредоточенно думала, хмурилась, отчего надлом бровей стал еще резче, острей, почти треугольничком. Когда подошла "двадцатка", Марьяна сделала было шаг к трамваю, но остановилась и с детской робостью взглянула на меня.

– Давайте пройдем хотя бы до следующей. Вы не очень спешите?

Разумеется, тратить время попусту мне не следовало бы: я не оставил намерения показаться на службе. Да и собачье объявление для Джиги надо было прилепить, а до того - умудриться где-то его написать и добыть клей. Где-то - то есть в издательстве либо на почте. Но, если честно, расставаться с Марьяной не хотелось, и это слишком мягко сказано. Я давно уже не испытывал столь щемящего чувства. Мне хотелось взять ее на руки, как мерзнущего у закрытого подъезда котенка, погладить, прижать к груди, отнести в теплую квартиру, накормить. И, радуясь чужой радости, умильно наблюдать, как жадно плещется розовый язычок в блюдечке с молоком. Для меня сделать все это - пустяк, для бедняжки - полная мера счастья.

– Вам никто не говорил, Феликс Михайлович, что вы похожи на Николая Второго?
– спросила Марьяна без тени улыбки, скорей даже печально.

– Неужели? Может, наши бороды похожи?

– Не только, и не это главное. Наш последний государь был очень добрым человеком. У него такие чистые глаза на портретах. Будто говорят: знаю, страдаете, хочу помочь вам, да не могу, не могу... Мягкий, добрый...

– После девятого января его, помнится, наградили титулом "кровавый".

– Несправедливо это, - твердо возразила она.
– Любая власть защищает себя от тех, которые потом дают ей подобные клички. И которые сами еще более жестоки... Примерно в сто раз. Люди хуже зверей, когда доходит до...

– Вы еще совсем молоды, а послушать вас, кровь в жилах стынет. Неужто так сильно жизнь била?

– Не так уж и молода.
– Марьяна покривила губы, улыбка получилась горьковатой.

– Мне скоро тридцать два, а сыну только четыре.

– Почему "только"? Четыре и четыре.

– Потому, что слишком долго еще он будет беззащитным. Молюсь, чтобы рос скорее. Не знаю, будут ли через пять лет суворовские училища, отдала бы не задумываясь. Тогда бы и успокоилась.

Надо полагать, мужа у нее нет. А может, и не было.

– Сейчас офицерская карьера не из популярных. А вырастет, опять мучиться будете. В принципе ведь профессия военного - убивать, значит, и самому идти на смерть. С мамой рядышком все-таки расти лучше. И возможность выбора будет впоследствии. А вы мечтаете о том, чтобы пожизненную лямку накинуть на безответное существо. Да к тому же в нежном возрасте.

– Это безопасней, чем с мамой рядышком, - непроизвольно вырвалось у нее, и я заметил, что Марьяна тотчас пожалела о сказанном.

– Ваша работа связана с риском? Вы пожарник? Испытываете самолеты?

Марьяна никак не была расположена отвечать на шутку шуткой.

– Жизнь наша сегодня гроша ломаного не стоит, это вы и сами знаете, сказала она и вздохнула, совсем не деланно, не рисуясь.
– Вы уж простите меня, в подробности о себе я вдаваться не буду, вам они ни к чему. Просто поверьте, что есть у меня основания думать так, как думаю.

– Тогда я непременно провожу вас домой!
– с пафосом воскликнул я и осторожно, но крепко взял ее за локоть.
– Тем более это совсем рядом, как заверил нас гаишник.

– Ни в коем случае!
– Она рывком выдернула локоть из моих пальцев. В продолговатых, разом расширившихся глазах метнулся неподдельный испуг. Садитесь, пожалуйста, в трамвай... Все равно я в детсад... Пора брать Ванечку и... И давайте попрощаемся, Феликс Михайлович, прошу, прошу вас!

Странно, что Марьяну напугала моя вполне невинная фраза!.. Я ведь даже не предложил ей пригласить меня в гости. Хотя и в этом не было бы ничего подозрительного, тем более, если уже знаешь, что не бандит, а писатель. Другим одиночкам было бы лестно. А не хочешь, откажи и все.

– Хорошо!
– я не стал прятать прорезавшуюся в голосе обиду.
– Могу вам только сообщить, Марьяна, что мне зверски неохота вот так просто с вами расставаться.

У вас есть дома телефон?

– Да... То есть нет... Не имеет значения, - она умоляюще смотрела на меня.
– Мне тоже было с вами... Вы... Я читала ваши книги... Для меня встреча с вами... Нет, не встреча... А вот какой вы, увидела... И услышала вас, и знаю теперь, что не ошиблась. Вы в Доме печати... Я сама позвоню, Феликс!..