Тогда Флоренций нанял семь нескромных дев. Обнажившись, они ворвались в монастырский сад и стали водить хороводы перед монахами.

Неуместных плясуний изгнали, но Венедикт, устав от вражды, решил покинуть Сублаквем, как прежде покинул Варию. Дав наставления братии монастырей, он с немногими споспешниками снова отправился в путь.

Через полдня его настиг гонец из Сублаквема.

– Возвратись, учитель! – закричал он издали. – Радость, радость! Преследовавший тебя погиб! На Флоренция обрушилась теплица!

Венедикт остановился, но назад не повернул, а заплакал. А на гонца наложил епитимью – за то, что радовался смерти врага.

А что Схоластика?

Она, верно, издали следила за восходившей звездой своего брата. Была ли между ними переписка? Судя по тому, с какой строгостью Венедикт запрещал монахам переписываться с родней, ее не было. Но была еще молва, чьи волны доносили до Нурсии слухи о чудесах, происходивших в Сублаквеме. Слушая эти рассказы, Схоластика тихо кивала. И снова бралась за пряжу. Или за молитвослов. Так день за днем пряла она нити молитвы и нити пряжи.

Дом ветшал, родители старели. Зимы становились особенно долгими, дожди – затяжными и холодными. Только псы лаяли так же звонко, как и прежде.

Родители незаметно ушли. Схоластика тихо поплакала над ними; в ясные дни навещала их могилы. Что удерживало ее в Нурсии? Дом в двух местах дал трещину, огородик заглушали дикие травы. Только древо ее молитвы все росло и зеленело, расцветая белыми цветами.

Венедикт шел на юг.

Остановился он у вершины горы Кассинум (ныне Монте-Кассино), в ста двадцати верстах от Рима. На востоке синела горная цепь, на западе лежала плодородная долина, за ней – другие горы, вдалеке виднелось море. На вершине Кассинума находилось капище: крестьяне из окрестных деревень были еще язычниками.

– Здесь мы и остановимся, – сказал Венедикт.

Было это около 529 года от Рождества Христова. Венедикту под пятьдесят. Предыдущие тридцать были годами странствий. Нурсия. Рим. Эффиде. Сублаквем. Вариа. Снова Сублаквем… Последующие тридцать лет он проведет безвыездно в Кассинуме. Капище будет снесено, на его фундаменте вырастет монастырь. Монастырь будет неоднократно разрушен – в последний раз англо-американской авиацией во Вторую мировую войну. И каждый раз будет восстанавливаться.

Но главное – здесь, в Кассинуме, Венедикт возведет храмину, которую не разрушат века: свой «Устав».

«Устав» – не просто набор монастырских предписаний. Это образ идеального христианского общества.

…Не любить слишком часто и громко смеяться. Не стараться прослыть святым. Во зле всегда обвинять самого себя, а все доброе приписывать Богу. До захода солнца мириться с теми, с кем разделила тебя распря. Никогда не отчаиваться в милосердии Божием…

Монастырь строился, «Устав» писался, а Италию сотрясали войны. Вначале честолюбивый Юстиниан пожелал возродить Римскую империю в былом ее величии и под своей властью. Его войска отвоевали полуостров у остготов, взяли Рим и Равенну. Но вскоре готы под водительством Тотилы начали новый натиск и свели завоевания Юстиниана на нет. Армия готов, шедшая на Рим, проходила мимо Кассинума: Тотиле даже вздумалось испытать Венедикта. Сообщив, что желает посетить святого, он отправил к нему вместо себя одного из своих конюших, одетого в королевские одежды, со знаками власти и целой свитой. Однако Венедикт, завидев лже-Тотилу, крикнул: «Сними, сын мой, сними то, что на тебе, – это не твое!» После этого Тотила лично явился в Кассинум и простерся перед святым.

В Кассинуме в жизни Венедикта произошло и еще одно событие. Сюда, поближе к брату, перебралась Схоластика. Монастырь Венедикта был на вершине горы – Схоластика со своими монахинями поселилась у ее подножья.

Они встречались раз в год. Неподалеку была усадьба, он приходил туда со своими учениками; туда же приходила и Схоластика. Целый день проводили они вместе, в беседах и молитвах; вечером прощались и уходили каждый в свой монастырь.

Так повторялось из года в год. Вплоть до того безоблачного дня.

«Целый день, – пишет святитель Григорий, – они провели в хвале Богу и в святых беседах, когда же наступила ночная тьма, вместе совершили трапезу.

Они еще сидели за столом, и между святыми разговорами время тянулось медленнее, когда эта блаженная жена, сестра его, стала упрашивать: „Пожалуйста, не оставляй меня в эту ночь; проговорим до утра о радостях небесной жизни“.

Он же отвечал ей: „Что это ты говоришь, сестра? Я никак не могу оставаться на ночь вне стен монастыря“.

А небо было такое ясное, что не видно было ни одного облака.

Блаженная же жена, услышав отказ брата, положила ладони со сцепленными пальцами на стол и склонила на руки голову для молитвы всемогущему Богу.

Когда же подняла она со стола голову, засверкали молнии, загремели громы и пролился столь изобильный дождь, что ни достоуважаемый Венедикт, ни братия, бывшие с ним, не могли и шагу сделать с того места.

Тогда муж Божий стал горько жаловаться: „Да пощадит тебя всемогущий Бог, сестра моя; что ты сделала?“