Шрифт:
– Что это? – она взяла с тумбочки две мужские замшевые, на овечьем меху, перчатки. – Это его… Он забыл.
Вспугнутой мышью она метнулась на лестницу, позабыв обо всех приличиях, с рождения вдолбленных в детскую головку интеллигентными родителями, потомственными аристократами: «Не кричать. Не выказывать лишних эмоций. Не выдавать истинных чувств…», завопила что было сил в лестничный проем:
– Дима! Ты забыл перчатки!
За спиной раскрылся лифт. Вышел Дмитрий, сконфуженно улыбнувшись:
– Я забыл перчатки.
– Вот они.
Оба дышали так, словно только что пробежали марафон.
Ее губы, дрогнув, приоткрылись… Он молча прерывисто сжал ее в объятиях. Она закрыла глаза, всем телом отозвавшись на жаркий влажный призыв его настойчивых губ… Вся ее холодность, отрешенность, усталость исчезли, растворяясь в стремительном потоке обжигающей страсти. Спящая царевна дождалась своего Принца. И не было больше тех мучительных лет непонятной, ненужной летаргии. И никого не было. Только он. И она. И горячие губы. И властные руки на пылающем теле. И весь этот дьявольски-божественный коктейль, названный кем-то «Любовь».
Перчатки так и остались лежать на полу, за захлопнутой дверью.
– Я люблю тебя, Лена.
– Я люблю тебя, Дима.
Они лежали на скомканных влажных простынях, не разжимая объятий, точно боялись вновь потерять друг друга.
– Как ужасно – стать счастливой ТАКОЙ ценой, – прошептала Лена.
– Не думай об этом. Мы все равно бы встретились. Ты мой белый пион…
– Лепестки которого развеваются на ветру… Ты помнишь?
– Никогда не забывал, – он перебирал ее чудные волосы, зарываясь в них лицом. – У тебя было много мужчин?
– По-настоящему, ни одного.
– Раньше ты не была такой страстной. – В его голосе прорезались ревнивые нотки.
– Ну, знаешь! – Лена возмущенно подскочила. – Что ты хочешь услышать? Когда-то ты был первым, но сам не захотел им оставаться. Может, прежде расскажешь про ту девицу, что я встретила на лестнице шесть лет назад?
– Охотно, – Дмитрий тяжело вздохнул. – Невысокая, чуть полноватая шатенка с короткой стрижкой…
– Благоухающая «Пуазоном»… Да, ты хорошо ее запомнил.
– Еще бы… Это моя сестра Дашка.
– Что-о?!
– Она тогда в командировку приезжала. Да у меня и фотография ее стояла. На книжных полках. Я думал, ты узнаешь…
– Узнаю?! – теперь Лена смутно припомнила любительский снимок щекастой девочки с большими бантами.
– Послушай, – Дмитрий умоляюще потянул на себя простыню, в которую завернулась возмущенная подруга. – Я хотел все объяснить. Просто был зол на тебя из-за всех этих контрактов… Я звонил тебе весь следующий день. Месяц. Год… Твои родители сказали, что ты остаешься во Франции, и отказались дать твой номер. Попросили не беспокоить. А когда ты все-таки вернулась… Я тебя по телевизору увидел. Ты стала звездой. Знаменитостью с кучей денег. И возле тебя вечно вились нувориши, актеры, разные «крутые». Мне не было места среди них.
Лена закусила предательски дрогнувшую губу.
– А почему ты решил за меня, кто мне нужен, а кто нет?
– Ты сама могла бы позвонить хоть раз!
– Я звонила! Ты сменил квартиру! Где мне было тебя искать?
– Захотела бы нашла! Просто у тебя были другие заботы. И мужчины.
– Ну, знаешь! Хватит! – Лена поднялась с кровати и, едва сдерживая слезы негодования и обиды, принялась быстро одеваться.
Дмитрий вскочил следом и, подойдя к девушке, медленно опустился на колени, целуя ее теплый живот.
– Прости меня. Пожалуйста, прости.
Чувство необычайной легкости, бьющего через край восторга, овладело Юлькой через несколько минут.
Все вокруг было веселым, праздничным, сексуальным, все кружилось в пестром нарядном хороводе.
Вскоре Юлька лихо отплясывала на столе то ли канкан, то ли рок-н-ролл, сбрасывая ненужные детали одежды, распевая в такт оркестру:
– Не смотри на ее ты запястьяИ с плечей ее льющийся шелк.Я искал в этой женщине счастья,А нечаянно гибель нашел. [6]6
С. Есенин. «Пой же, пой. На проклятой гитаре…»
Пока подоспевший Вольский не стащил ее, и не увлек по каким-то коридорчикам, закоулкам и лестницам все выше и выше, покуда не остановился в темном тесном закутке, где и одному не разместиться. Прислонив ее спиной к стене, он овладевал ею, и она, извиваясь в экстазе сладостнейшего оргазма, кричала: «Еще! Еще! Давай!» И летали, летали вокруг, расплываясь и соединяясь вновь, разноцветные солнечные зайчики…
Потом он выволок хохочущую упиравшуюся Юльку вытащил на улицу, запихнул в машину.