Почтальон застал виновницу торжества на веранде, варившую вместе с моей бабушкой ореховое варенье. Достав из сумки телеграмму, седовласый мужчина взметнул руку вверх и артистическим голосом возвестил о радостном событии. Немедленно был накрыт стол. Почтальон произнес тост, выпил бокал вина и удалился с обязательным в таких случаях рублём. Застолье продолжилось уже с соседками: бабой Надей и бабой Олей. В разгар веселья во двор вошёл ещё один почтальон. Подражая кинто, он спел бабе Лизе куплет из какой-то оперетты и вручил ей телеграмму с тем же содержанием. Правда, уже не с приклеенными полосками, а с написанным от руки текстом. Обладателю опереточного голоса налили, дали рубль, он ушёл, а через время явился третий почтальон. К вечеру в шкатулке бабы Лизы скопилось шесть одинаковых телеграмм. Никто не удивился, пир стоял горой, и за столом сидел уже весь наш дом. Жаль только, что подгорело варенье, моё любимое.

А через день мы провожали бабу Лизу на поезд. Билет взяли в мягкий вагон. Пусть дороже, зато удобней, ехать нужно было семь суток.

Проводница попросила провожающих выйти. Все засуетились и на прощание ещё раз обняли бабу Лизу. Мне она пожелала расти здоровым и быть отличником.

На перроне сгрудились у окна и обменивались молчаливыми взглядами. Сказано было уже всё.

Раздался гудок, окно поплыло, мы дружно замахали руками, и каждый понимал, что баба Лиза уезжает навсегда.

Назад шли как с похорон, но слёз ни у кого не было.

Удивительно, я вообще не видел в доме бабушки слёз. Хотя тех же бабу Олю и бабу Надю судьба не баловала.

О жизни бабушек я узнавал во время их разговоров за ежевечерним чаем. Внимания на меня не обращали, как не обращают внимания на домашнюю собачонку.

Своей смертью умер только муж бабы Нади, но умер, не прожив и года после возвращения с войны. А вот мужа бабы Оли увезли из дома ещё во времена «ежовых рукавиц», так говорили сами бабушки.

Не находившая себе места жена металась по инстанциям, металась больше месяца, наконец, узнала, где находится её муж. С трудом пробилась к начальнику.

Войдя в кабинет, просительница наткнулась на колкий взгляд сидевшего за столом мужчины в военной форме. Не растерялась.

– Меня звать Ольга. Я жена Резо Донадзе. Хочу повидаться с мужем.

Начальник обвёл глазами стоявшую перед ним красивую, с длиной косой женщину и велел ей раздеться.

Ольга побледнела и тихо спросила:

– Потом я увижу мужа?

Начальник встал.

– Посмотрю на твоё поведение.

Ольга раздевалась, повернувшись к мужчине спиной. Услышала:

– Расплети косу.

Расплела трясущимися пальцами и, уронив руки, замерла.

Когда всё кончилось, Ольга, с трудом сдерживая слёзы, спросила:

– Теперь повидаюсь с мужем?

Мужчина, не ответив, вернулся к столу. Сев в кресло, достал из ящика толстый журнал.

– Как говоришь, фамилия мужа?

В глазах Ольги вспыхнула надежда.

– Донадзе, Резо Донадзе.

Мужчина открыл журнал, пролистнул его и стал вести пальцем по списку фамилий. Внезапно расхохотался.

– Подойди.

Ольга на цыпочках подошла к столу и заглянула в журнал через плечо начальника. Напротив фамилии мужа стояла сделанная красным карандашом надпись: «Расстрелян».

Начальник убрал палец и снова захохотал.

Баба Оля вспомнила о своём муже в связи с косой, которую она тогда срезала. Теперь, разбирая старый сундук, на неё наткнулась.

Бабушки эту историю знали, но я, десятилетний мальчик, уже всё понимавший, был настолько потрясён, что присел у тахты и, уткнувшись лицом в кружевную подушечку, тихо заплакал.

Ежевечерний чай был для бабушек отдохновением. Говорили они обо всём, но, поразительно, никогда ни на что не жаловались, даже на погоду. Размеренные речи седовласых женщин походили на былины, которые откладывались в моей памяти в виде нескончаемой антологии.

С гордостью узнал, что моя бабушка считалась одной из лучших портних Тифлиса. Её заказчиками были городские чиновники, профессора, богатые торговцы, известные актёры и певцы. А учили бабушку ремеслу сразу три женщины: её бабушка, мама и крёстная мама. Каждая из них давала ценные советы, вносила те или иные поправки, и все трое строго оценивали результат. Свой опыт бабушка пополняла, наблюдая за работой портных из азиатского ряда на Татарском майдане. Важными для неё были как раз мелочи. Сравнивала она их с гранатовыми зёрнышками в сациви: «И глаз радуют, и на вкус влияют».

Шила бабушка до глубокой старости. Однако меру в работе знала. По часам – завтрак и обед. В выходные и в праздники швейную машинку – на замок.

Для церковных праздников бабушка заранее покупала цветы. А уже утром протирала икону, передававшуюся из поколения в поколение, подливала в лампадку масло и, чиркнув спичкой, поджигала подрезанный фитилёк. Идя в церковь, брала меня с собой. После службы мы ехали на кладбище, где были похоронены близкие бабушки. Пообедав, отправлялись в городской парк, который назывался Муштаидом. Думал, это слово грузинское, оказалось, нет. Бабушка пояснила. В Персии так называли высшее духовное лицо. У Муштаида возник конфликт со светской властью, и, чтоб избежать расправы, он укрылся в Тифлисе. Городские власти встретили его с почётом. В благодарность за оказанное ему радушие он и заложил этот парк.