Марька встала.

– Меня не бойся, - сказал Влас.
– Давай подумаем вместе: что будет с Автономом, если я объявлюсь сейчас?

Возможно, из-за меня всю душу его извертело, жил он в страхе и лжи. Я виноват - не погиб вовремя. А мог бы.

Теперь слаб. Волчью свою жизнь люблю. Эх, если бы твои хорошие слова сбылись, давно бы на земле был рай.

Но у человека хватает силы только говорить хорошие слова, делать же добро кишка у него тонка. И едет он на таких вот простодырых наивных и грехобоязных, как ты, Марья Максимовна. Я ведь все знаю, в каком аду жила ты.

– Знать, заслужила, Влас Кузьмич.

Влас засмеялся.

– Вот такой-то телячьей добротой и пользуется вся нечисть земная. А ведь ты сильная душой, только задави в себе Христову слабость. Ну, прощай, Марья. Многое твое запало мне в душу, спасибо. Зверь, собака и те понимают добро, а мы все же люди. Не забуду тебя. А над моими словами подумай. Влас легко сжал руками ее голову, поцеловал ее лоб.

В смятении она зажмурилась, а когда пришла в себя, его уже не было. Но через минуту он снова подошел к ней с другой стороны, и тень его густилась за ним.

– Знаешь что... если я надумаю сдаться, я приду к тебе, а ты меня сдашь властям. Не открещивайся... Я русский человек, на чужбине нету мне жизни. Тут, на своей земле, я оступился, душу вывихнул, тут и лечиться мне, вправлять суставы на место. Бегал я по кругу, как конь на длинном приколе, а поводок все укорачивался, а круг все сужался. Смерти я не боюсь, ее цикто не минет. Но каждый ручей добежать до своей реки должен, не пропасть в песках... Теперь знаю, на какой кочке спотыкнулся, сбился с ноги... Не один.

Влас ушел. Глубокой ночью сквозь сон Марька слышала, как до утра шумела трава.

Бывало, Влас часто следил за Тимкой украдчиво и зорко и, встречаясь с его вопрошающим взглядом, отводил глаза.

"Что же вы своих-то истребляете?" - кричал Илья Цевнев, когда связывали его в риге. Губы обметаны болячками, лоб был горячий, видно, Илья уже захворал тифом.

"Как же хворого сгубили?
– допрашивал теперь Влас себя.
– Тогда все били всех... Сын-то твой жиз, рослый, кучерявый, в себе уверенный, значит, род твой, Илья, не извелся. А вот у меня нету никого, не дали мне корня пустить. Кто виноват?
– разжигал и оправдывал себя Влас.- Господи, помоги мне прийти в согласие с моей совестью...

прищемила сердце, не отпускает, измаяла к концу... Лучше тюрьма, смерть, чем задыхаться в петле - давит чужое имя", - решил Влас так же, как когда-то его отец Кузьма предпочел каторгу жизпп в нераскаянном грехе.

Глубоко, с облегчающей болью вздохнул Влас.

Угапова-Халплова Влас встретил в степной балке, как условились. Серый в яблоках конь Халнлова терся шеей об осинку. Халплов сидел на камне.

– Митрий Иннокентьич, почему не дозволяете открыться во всем?

– Подожди самую малость. Мне виднее... Как бы не пришлось нам бежать.

– Я отбегался. Повыматывал ты из меня жилы, Митрий. Водишь меня по бесконечным страданиям. А для чего? Я готов умереть хоть сейчас, но за дело. Не за то же, чтоб в три горла жрали Тютюевы, Ермолаи. Никакая сила ве вернет их оттуда. И хорошо. Настанет покой.

– Да я и не зову тебя к войне. Давай расстанемся подобру-поздорову.

– Митрий, правда меня не пугает, смерти я не боюсь.

Скажи мне, кто убил Илью Цевнева?

– Чаусов, командир Волчьей сотни. Ну и что?

– Хочу развязать узлы.

– Тогда расскажи вдове и детям Чаусова, как ты зарубил его, их отца.

– Мптрий, я выполнял решение твое, трибунала.

А ты? Признайся, я не донесу.

"Этот изработался. Идея не терпит раздвоенности душевной.
– Уганов глянул в глаза Власа.
– Все, кончился Влас, уговаривать бесполезно. Жизнь его потекла не туда.

Жизнь его не только не нужна делу, но даже вредна. Отжил Влас..."

– Я убил Цевнева, - сказал Халилов. И он затянул ту предсмертную песню, которую пели тюрки в подвале купеческого дома.

Влас пошел, разбивая коленями волны ковыля.

– Власушка!

Влас оглянулся. Тишина. Только хруст посохшей травы под ногой. Поднялся с куста кобчик, зачастил крыльями над сурчиной.

Спиной Влас почувствовал опасность, резко обернулся.

В нескольких шагах из-за куста дикой вишни целился в него из нагана Халплов.

Озноб собрал мускулистое тело Власа в тугой комок, и, как развернувшаяся в рывке кошка, Влас прыгнул на Халилова.

Огонь ударил з лицо, опрокинул Власа...