– А директору нашему, чего не хватает? Не скажешь? Пьет никак не меньше.

– Да… Я думал только мужики с горя или там от тоски из кабака не вылазят, а тут солидные люди, учителя и вот те на…

За разговорами не заметили, как прошло время, а когда солнце поднялось совсем высоко, и летний день вступил в свою силу, они услышали чей-то зычный голос и скоро к ним постучали. На пороге стоял принаряженный мужик, в котором Иван Павлович без труда узнал кучера, возившего их не так давно в Ивановский монастырь.

– Экипаж готов, – сообщил тот, придирчиво оглядывая комнату, где они находились. А потом неожиданно поинтересовался: – Здесь что ли с барыней жить собираетесь? Неуютно как-то у вас, по-казенному все…

– Не твое дело, дубина, – осадил его Гаревский, – иди лучше за своим конем смотри, а мы скоро будем.

Кучер, обиженный его словами, лишь сверкнул глазами и вышел.

Через какое-то время они втроем направились к дому Корнильевых, где на крыльце их поджидало десятка два разодетых празднично дворовых. Мужики и парни были наряжены казаками с приклеенными изо льна усами, а в руках каждый сжимал начищенные по такому случаю клинки. Завидев прибывших, они встали в два ряда, скрестив свое оружие друг с другом и загородив таким образом проход к дому и дружно затянули:

– Эй, эй, эй! Вот не ждали мы гостей.

Коль хотите, проходите,

Только денежку кладите…

Накануне Кондратий успел договориться со своими сослуживцами, и они привели двух трубачей и барабанщика с инструментами, которые звуками полковой музыки поддерживали поющих, создавая неимоверный шум, от которого закладывало уши.

Гаревский и Лафинов расторопно одаривали ряженых казаков припасенными по этому случаю мелкими монетами и те, словно нехотя, получив каждый свою мзду, пропускали жениха и его дружек. Но неожиданно у самых дверей их встретили несколько пожилых баб с метлами наперевес. Они выставили свои орудия, как солдаты штыки и требовали изрядный выкуп за невесту. Мелкие монеты, что им были предложены, они принимать никак не желали, пришлось выложить серебряные рубли, после чего их впустили в дом.

Войдя внутрь, Иван Павлович увидел в глубине гостиной стоявшую в подвенечном платье Марию Дмитриевну, а рядом с ней Дмитрия Васильевича, с трудом удерживающего в руках большую потемневшую от времени икону в серебряном окладе. По лицу старика текли слезы, но он при этом радостно улыбался и негромко произнес:

– Хочу вас благословить, дети мои. Живите дружно и господь вас не оставит.

Тут не выдержала Маша и кинулась целовать его со словами:

– Батюшка, дорогой ты наш, спасибо тебе за все, жаль, что матушка наша не дожила до этого дня…

Иван Павлович обратил внимание, что его невеста выглядела бледной и несколько неуверенной в себе. К тому же ее свадебный наряд удивил его. Он отличался от всех, какие ему приходилось видеть до этого на других невестах, поскольку напоминал крестьянскую одежду и в тоже время на Маше он смотрелся празднично, подчеркивая стройность фигуры и смуглый цвет лица. Рядом стоял ее брат, а чуть позади Марфа Ивановна, утирая обильно текущие по ее лицу слезы.

Когда они вышли на крыльцо, то там их встретил дружный женский хор, исполнявший старинную песню, которую обычно пели на свадьбах:

Венчание прошло как-то обыденно и невыразительно. Иван Павлович во все глаза смотрел на свою невесту, теперь уже жену, торопливо вслед за батюшкой повторял слова молитвы и чуть не уронил с головы брачный венец, который тут же заботливо подхватил Василий Корнильев. После того как они обменялись кольцами и выслушали слова благословления, пешком отправились в дом Корнильевых.

На свадьбе они сидели рядом так и не проронив ни слова, и лишь время от времени обменивались счастливыми взглядами, мечтая как можно быстрее остаться вдвоем. Наконец гости разошлись, и, попрощавшись с родными, они, держа друг друга за руки, отправились в учительский дом, где их ждала заранее приготовленная квартира, пусть и небольшая, но все же из трех комнат, как и обещал директор.

Зайдя внутрь, они, не говоря ни слова и отвернувшись в разные стороны, разделись, потом, все так же молча, легли в постель. Чуть полежав, Иван Павлович притянул к себе новоиспеченную жену и уловил запах, исходящий от нее, несущий в себе девичью свежесть и непередаваемое словами обаяние. Дальнейшее оба они помнили смутно. Ивану Павловичу казалось, что он вдруг поднялся в небо на легком облаке, ощутив во всем теле невесомость и небывалое блаженство. Потом он резко рухнул вниз и застонал, еще не понимая, что с ним происходит. Открыв глаза, он увидел жаркие Машины губы и накрыл их своим поцелуем.