Если нехватка снарядов обнаружилась раньше, чем недостаток самих пушек, то это объяснялось тем фактом, что орудия использовали в два и даже в три раза больше снарядов, чем было рассчитано на основании теории, а соответственно – и заготовлено. В декабре 1914 года замена орудий, стволы которых исчерпали свой ресурс выстрелов, столкнулась с некоторыми трудностями. Для преодоления этой проблемы мы были вынуждены сократить во всех полевых батареях количество орудий с восьми до шести и отправить изношенные пушки в тыл, чтобы там отремонтировать и сформировать из них резервный парк, из которого можно было бы по мере износа заменять оставшуюся на фронте артиллерию. Такая мера могла обеспечить только временное облегчение ситуации. Нам было необходимо создать порядок централизованного ремонта изношенных орудий путем рассверливания стволов и оснащения их новыми стальными ствольными каналами. Летом 1915 года, когда кризис снабжения снарядами достиг наибольшей остроты, Военное министерство запросило штабы, какое среднее потребление снарядов необходимо обеспечить, поскольку на основании их расчетов необходимо организовать внутри страны строительство снарядных заводов.

Примерно в это же время в Петрограде был создан [Центральный] Военно-промышленный комитет, председателем которого был избран А. И. Гучков [69] , впоследствии ставший первым военным министром Временного правительства.

Для производства боеприпасов было предложено при посредстве военно-промышленных комитетов использовать множество больших и малых частных заводов и фабрик. Однако организация массового производства боеприпасов без учета соответствующих потребностей в пушках поставила бы русскую армию перед еще более серьезными проблемами. В мае 1915 года при личной встрече с генералом Алексеевым, который в то время был главнокомандующим Северо-Западным фронтом, я отчетливо выразил свое мнение и представил ему некий парадокс. Испытываемая нами нехватка артиллерийских боеприпасов оказалась для нас спасительной по следующей причине – производство орудий или доставка из-за границы заказанной там артиллерии являются задачей намного более трудновыполнимой, нежели производство и поставки артиллерийских боеприпасов. Поэтому, подчеркнул я особо, если бы мы в последний период кампании снабжали свою артиллерию снарядами в таком же изобилии, как делали это в первые месяцы войны, не имея при этом возможности заменять исчерпавшие свой ресурс орудия, то теперь, весной 1915 года, у нас не осталось бы ни единой годной к стрельбе пушки. Все пушечные стволы были бы совершенно изношены. Поэтому, когда в августе 1915 года у меня спросили, какую среднюю производительность следует определить для снарядных заводов, я ответил, что ответ зависит от другого фактора – необходимо сначала выяснить, какое количество боеприпасов может быть использовано за определенный период уже имеющимися орудиями и теми, которые подлежат ремонту, произведены заново на отечественных заводах или заказаны за границей. После этого можно будет определить темпы производства боеприпасов, основываясь на общем количестве орудий и числе выстрелов, которые теоретически способна произвести одна пушка. Снабжение войск большим количеством боеприпасов при отсутствии возможности своевременно заменять изношенные орудия может привести к еще более скверному положению, поскольку предпочтительнее иметь пушки и экономить на снарядах, нежели иметь снаряды при отсутствии артиллерии, которая могла бы их использовать.

Этот кризис в полевой артиллерии русской армии продолжался до самого конца 1916 года, постепенно теряя остроту, но только в 1917 году нехватку снарядов стало возможно отнести к области закончившихся страшных снов.

Значительно более трудноразрешимым оказался вопрос обеспечения тяжелой артиллерией. В начале кампании только армейские корпуса действующей армии имели в своем составе мортирные дивизионы. Однако во всем, что касалось снабжения наших частей дальнобойной и тяжелой артиллерией – в особенности 6-дюймовыми орудиями, – положение было намного хуже. Предлагалось придать каждому корпусу действующей армии по одному дивизиону из трех батарей четырехорудийного состава; одна батарея должна была иметь на вооружении две дальнобойных пушки калибра 4,2 дюйма, а две другие – 6-дюймовые пушки или гаубицы. Во время кампании на этих принципах формировались новые дивизионы как для армейских корпусов действующей армии, так и для вновь формируемых корпусов. В 1916 году создание этих новых дивизионов не могло быть закончено к нужному сроку по причине формирования новых армейских корпусов, число которых почти вдвое превосходило количество таких соединений в мирное время.

В то же время, если русская артиллерия испытывала нехватку снарядов даже для полевых орудий, то недостаток боеприпасов для тяжелой артиллерии ощущался еще более остро. В 1915 году бывали случаи, когда тяжелые батареи отводились в тыл якобы для ремонта, а в действительности же – по причине полного отсутствия боеприпасов для них. Такое положение постепенно исправлялось, но, несмотря на это, только весной 1917 года при подготовке будущих операций к вящей радости различных армий они могли рассчитывать на получение нескольких десятков тысяч снарядов для 6-дюймовых пушек и приблизительно 100 тысяч бомб калибра 4,8 дюйма для траншейных мортир. Такое положение – по сравнению с жалкими сотнями тяжелых артиллерийских выстрелов, которые им поставляли в 1914 и даже в 1915 годах, – может считаться удовлетворительным.

К концу ноября 1914 года германцы уже использовали в полевых сражениях 12-дюймовые орудия, тогда как у нас вплоть до весны 1916 года самым тяжелым калибром была 6-дюймовка.

Когда зима 1914/15 года подходила к концу, нами были получены сведения о том, что германцы перебрасывают часть своих сил на австрийский фронт. Тем не менее явного подтверждения данного факта мы немедленно получить не могли, поскольку германцы, проводя сосредоточение войск, на передовую прибывшие части не выдвигали. Следовательно, вплоть до взятия пленных подтвердить прибытие в Галицию германских войск было невозможно.

В русских верховных военных инстанциях отлично понимали нестабильность положения на галицийском фронте, вызванную тем, что продолжавшиеся всю зиму непрерывные бои оттянули значительную часть резервов Юго-Западного фронта в районы северо-запада. Наши армейские корпуса – не только в горах, но и у подножия Карпат – занимали позиции длиной по тридцать и более километров, не имея при этом достаточно сильных резервов. К тому же в частях имелся большой некомплект личного состава, вызванный нехваткой винтовок для прибывающих подкреплений. Естественно, наши позиции были недостаточно подготовлены в инженерном отношении ввиду отсутствия рабочих рук, а также из-за совершенной недостаточности запасов колючей проволоки.

Кроме того, наши войска, не так давно одерживавшие в открытых боях победу за победой, смотрели на [свои] проволочные заграждения не как на оборонительное средство, а скорее как на препятствие, затрудняющее их собственные атаки. Потребовались несколько следовавших одно за другим поражений, чтобы доказать солдатам абсолютную необходимость этого оборонительного средства.

Поэтому неудивительно, что в момент, когда железные фаланги Макензена вулканической лавой обрушились на один из наших армейских корпусов, он не выдержал стремительного натиска и отступил. Его отход вынудил Верховное командование дать приказ об отступлении и соседствовавшим с ним корпусам. С сожалением должен отметить, что такое явление, как одновременный отход целой армии на едином участке фронта, вызванный разгромом одного только корпуса, стало в 1915 году делом привычным. Это, однако же, имело определенную причину, к устранению которой Верховное командование, разумеется, прилагало все усилия – не всегда, к сожалению, успешные. Для того чтобы отступление одного армейского корпуса, занимающего фронт длиной около десяти километров, на расстояние менее дневного перехода не влекло за собой вынужденного отхода его соседей, необходимо было наличие свежих резервов, способных предпринять энергичную контратаку для занятия прежних позиций. Другой, но более пассивный способ предотвращения такой ситуации состоял в подводе свежих войск для заполнения разрыва между флангами соединений, соседствовавших с отступившими частями. Однако оба эти метода требовали наличия резервов, которых, как правило, не имелось. Подвоз их по железной дороге, с необходимостью пересадки на нашей границе в другие эшелоны по причине различия ширины путей, требовал времени, и войска не успевали прибыть вовремя. Другой метод сопротивления осуществившему такой прорыв неприятелю, не требовавший отвода не подвергшихся нападению войск, мог состоять в переходе от траншейных методов ведения войны к маневренным, но это также требовало предварительного накопления резервов; к тому же за прошедший год наши войска понесли такие значительные потери кадровых офицеров и нижних чинов, что воинские части не вполне годились теперь для выполнения подобных операций. Для ведения такого рода маневренных боевых действий применительно к тактическим задачам маневренной обороны необходимы значительно лучше обученные войска, нежели в случае, когда инициатива находится всецело в наших руках. Без сомнения, наиболее эффективным способом противостояния германскому наступлению для нас был бы переход в собственное наступление на максимально широком фронте, однако таким действиям препятствовали непреодолимые трудности, связанные со все увеличивавшейся нехваткой всех видов артиллерийских боеприпасов. Такое наступление означало бы для нас истощение последних артиллерийских запасов и могло привести к полнейшему отсутствию боеприпасов в случае необходимости перейти к обороне.

На данном этапе войны возникли значительные трудности с подготовкой для русской армии новых офицеров и с восполнением громадной убыли кадровых офицеров, явившейся следствием Русско-японской войны. Во время той войны для замены выбывших из строя командиров в Маньчжурию посылали офицеров из полков, остававшихся в России, в результате чего численность командного состава таких частей сократилась едва ли не в два раза. После войны недостаток офицеров, в первую очередь – в пехоте, был совершенно очевиден. Для увеличения их числа предпринимались различные меры, важнейшей из которых было увеличение жалованья, в особенности – для более молодых офицеров, которым платили в то время по совершенно устаревшим нормам [70] .