Она вдыхала его запах и вновь ощущала, с каким нетерпением он прижимается к ней.

— Своим продвижением я обязана вот этому? — пробормотала Плам. — Джим говорил, что для меня секс — это единственный способ пробиться в люди.

— Не знаю, кто он такой, но думаю, что Джим прав.

Впрочем, нам лучше проверить это.

— Тем более что здесь есть хотя бы ковер.

Они завтракали в «Ле Бахия» — старомодном испанском ресторане с ультрамариновыми панелями, хорошим гитаристом, терпким красным вином и изумительно вкусной паэллой.

— Как это Джим отпустил тебя? — не отрывая от нее восхищенного взгляда, спросил Бриз, когда принесли кофе.

— Теперь мне кажется, я знаю, в чем было дело. Все очень просто, хотя ни он, ни я не понимали этого. Джим надеялся, что я останусь такой же, какой была, когда мы начали встречаться. Но ведь это была не я. Я старалась быть такой, какой он хотел меня видеть. Я ходила на футбол, слушала его рассуждения о том, что премьер-министр делает не правильно…

Бриз легко представил себе ее восторженное и сосредоточенное лицо, которое ясно давало понять Джиму, что она считает его самым умным в мире и благодарна ему за одну только возможность находиться рядом с ним.

Плам вздохнула.

— Когда мы поженились, я продолжала изображать из себя ту жену, которую ему бы хотелось иметь, такое тихо обожающее кривое зеркало, в котором он видел себя талантливым и красивым. Но в какой-то момент я поняла, что больше не могу так жить! И постепенно вместо идеальной жены появилась я. Однажды утром Джим проснулся и обнаружил, что женат не на той, на которой женился. И почувствовал, что его обманули. Собственно, так оно и было.

— Это твое прошлое. А теперь давай поговорим о твоем будущем. — Восторженная улыбка на лице Бриза сменилась серьезным выражением. — Надеюсь, у тебя нет иллюзий относительно мира искусства. Тут не меньше дерьма, чем в любой сфере бизнеса, Плам. Он насквозь пропитан протекционизмом, рекламной шумихой и суетой, и было бы наивно ожидать от него чего-то другого. Ты должна понимать, что художник, который отказывается играть по заведенным правилам, никогда ничего не добьется. Никогда. Если ты не играешь по тем же правилам, ты ничего не добьешься в мире искусства.

— Я понимаю. Но что я должна делать?

— Прежде всего избавиться от своего провинциального выговора. Об этом позабочусь я. И боюсь, что придется расстаться с восхитительно-неряшливым видом. Сходи к лучшему парикмахеру, а потом займемся твоим гардеробом. Тут понадобится модельер. Затем ты попрактикуешься, как давать интервью, чтобы тебя не смущали агрессивные репортеры и чтобы уверенно чувствовать себя на телевидении.

— Когда мы начнем? Бриз взглянул на часы.

— Минут через десять.

Изящная аргентинка Кристина Виера и была тем самым модельером. Она пристально смотрела на Плам прищуренными глазами и без конца повторяла: «Повернитесь еще раз, дорогая», так что вскоре Плам почувствовала себя рабыней на аукционе.

— Мы не будем менять ее облик, мы лишь подчеркнем его и сделаем выразительным, как у звезды, — в конце концов решила Кристина. — Волосы остаются короткими, но ухоженными. Для этого дважды в неделю ей надо бывать у Джона Майкла. К каждой выставке мы будем одевать ее в цвета главной ее картины — той, что будет на обложке каталога.

Плам, при том, что ей было несколько не по себе от такого подхода, нашла эту идею неплохой. Хотя и достойной осуждения.

Пока Бриз выстраивал карьеру Плам, их страстный любовный роман набирал силу.

Как-то вечером, насладившись любовью, они сидели перед ярко горевшим камином в спальне Бриза. От блаженства у Плам слегка кружилась голова.

— Бриз, ты мог бы иметь какую угодно девушку в Лондоне. Почему же ты выбрал меня? — тихо спросила она. — Застенчивую провинциалку, ничего из себя не представляющую.

— Как раз такой и была Золушка.

Его спокойная уверенность передавалась Плам. Она прибавляла ей веры в себя, давала ощущение безопасности. Она была бесконечно благодарна Бризу. И принимала это свое чувство за настоящую любовь.

Бриз обеспечивал профессиональный успех Плам по нескольким направлениям. Он следил, чтобы ее работы были выставлены в модной галерее, то есть — в его; чтобы она всегда была представлена в светской, полной сплетен прессе, а также в изданиях, пишущих об искусстве, хотя и здесь сплетен тоже хватало. Он часто устраивал приемы в лучших ресторанах, таких, как «Каприс», и в своем пятиэтажном, эпохи Регентства, доме на Честер-террас, интерьер которого был оформлен архитектором Найджелом Коутсом. В его белоснежных гостиных, где даже полы были покрыты белым лаком, стояли ряды музейных стульев, а лампы-подсветки заставляли всех глядеть на стены, по которым были развешаны красивые и трогательные картины — те, что пока еще можно было купить.

Со своими клиентами Бриз был обаятелен, мил, внимателен, любезен. Хорошему клиенту он мог не задумываясь отдать картину и ждать полгода, пока тот решит, покупать ее или нет. Он любил красивые жесты и умел удивлять клиентуру роскошным завтраком на реке, в прелестном маленьком и уединенном шатре на берегу Серпентайна в Гайд-парке. Он умел из одного хорошего знакомства, случившегося на званом обеде, благотворительном балу или оперной премьере, сделать двадцать.

Иные люди и в мыслях не допускают, что искусство можно смешивать с деньгами. Но есть и такие, для кого эти две вещи неразделимы, — они делают бизнес на искусстве. Бриз относился к последним. Галерея Рассела имела репутацию пристанища для молодых британских художников. Это обеспечивало ей большую известность, но приносило мало доходов. Настоящие доходы давали деньги, помещенные в современные картины, но те, чьи авторы уже почили в бозе. А пока художник не отправился в мир иной, рассчитывать на большие деньги от его работ не приходится.