— Да, Саид, понимаю.

— Но я быстро понял, что ты не провокатор… тебя глаза другие. Обнорский усмехнулся: ишь ты, психолог какой.

— Не смейся, Андрей. Я понял: ты тоже одинок, ты тоже в беде. Но мне стало легче… поговорю с тобой на родном языке — и как будто дома погостил. Как с земляком поговорил, с другом, с братом.

Обнорский смотрел на этого гордого и сильного человека и почти физически ощущал его одиночество в северной стране. В стране, где даже ее собственные дети очень часто чувствуют себя неуютно…

На следующий день Саид покинул Кресты.

— Как ты здесь оказался, Саид? — спросил его на прощанье Андрей.

— Стреляли, — невесело ответил араб.

Следствие по делу Обнорского двигалось по накатанной колее. Никакого интереса для следователя оно не представляло. За все время он однажды допросил Андрея в ИВС, а потом два раза в Крестах. Картинка ясная: обвиняемый отрицает что «парабеллум» принадлежит ему. Но все материалы дела (самое главное — пальцевые отпечатки) неопровержимо доказывают обратное… Тут хоть как отрицай!

Следак не был человеком тупым, равнодушным или каким-то особенно обозленным. Он дважды предлагал Андрею рассказать о том, каким образом этот пистолет оказался в квартире… В принципе, дело можно было бы свести к условному наказанию. Обнорский был следователю даже симпатичен. Из любопытства следак прочитал несколько газетных материалов журналиста. Убедился — голова у мужика варит. И варит в правильном направлении. Дважды он буквально подталкивал подследственного к правильным решениям. Но нет. Невозможно помочь тому, кто сам себе помочь не хочет.

В конце ноября следователь Крановой В.Г. в соответствии со ст. 201 УПК РФ ознакомил обвиняемого Обнорского А.В. с обвинительным заключением. Дело было простое — и адвокат, и обвиняемый изучили его за два часа. При этом адвокат проявлял гораздо больше интереса, чем сам Обнорский.

Спустя еще пять дней обвинение утвердил прокурор. А дальше что? Дальше в суд.

Андрей сидел и ждал суда неправедного и скорого. Он ждал его восемь месяцев. В камере N 293 менялись люди. Одни уходили, другие приходили. Тюремные коридоры Крестов за свою более чем столетнюю историю пропустили через себя сотни тысяч человек… Непрерывный поток воров и воришек, насильников и хулиганов, разбойников и убийц. Непрерывный поток изувеченных судеб. Банально звучит? Банально… Так ведь правда… потому и банально. И в царские, и в советские, и в новые демократические времена государство легко превращало людей в алкоголиков, в скотов, в преступников. И также легко загоняло их в тюрьмы и лагеря. И озлобляло дальше, глубже. Растлевало, убивало остатки человеческого… Впрочем, то же самое оно делает с человеком и на воле.

Спустя два дня после предъявления обвиниловки Обнорского вдруг выдернули на допрос. Он пожал плечами — какой теперь может быть допрос? — и пошел. По галереям и коридорам, по гулким лестницам. Он шел, слышал шаги некрасивой контролерши за спиной и гадал: чего это следаку понадобилось теперь, после подписания обвиниловки? Какую подлянку готовит?

Никаких путных мыслей в голову не приходило. От этого было тревожно. Было немножко не по себе. Контролерша вела Андрея мимо одинаковых дверей… мимо дверей… мимо бесконечного ряда дверей с трехзначными номерами.

«Стояли звери около двери», — прошептал Обнорский. — «Они кричали, их не пускали». Эта фраза из романа Стругацких билась в голове весь день. Стояли звери около двери… Они кричали… Кто оставил книгу в камере, он не знал. И никто уже не знал. От возможного хозяина остались только инициалы на внутренней стороне обложки: А.З… Кто он, этот А.З.? Обнорский попытался представить его себе и не смог. Но странная фраза Стояли звери… запомнилась. Что-то в ней было. Странное, пугающее… Видимо, незнакомый А.З. тоже так думал. Фраза была обведена шариковой ручкой в рамку… Стояли звери около двери. Они кричали…

В следственном кабинете Обнорского встретил… Никита Кудасов! Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

— Ну, как ты? — спросили одновременно. Улыбнулись, поздоровались, сели.

— Как ты? — спросил Обнорский второй раз.

— Нормально, — ответил Никита. — Уже нормально. А ты-то как?

— Потом про меня… Расскажи, как сам? Как Наташа?

Кудасов повернулся, провел ладонью по затылку. Под густой шевелюрой открылся выстриженный участок. Бледная кожа, косой шрам.

— Вот и все… Последствий никаких. А так… контузия была и… страшно, конечно. Рукой за затылок схватился, а там кровь течет и лоскут кожи болтается. Я с перепугу подумал — мозги наружу. А страшнее всего за Наташу — кричит, лицо в крови… ничего не понять! В общем…

Никита махнул рукой, кривовато улыбнулся.

— Ладно, рассказывай теперь ты, Андрюха.

— Да что рассказывать? Сижу на нарах, как король на именинах.

— Все, — жестко сказал подполковник. — Все как на духу. И учти — я здесь вообще-то нелегально нахожусь. Официально я в санатории после ранения.

— Ясно, — отозвался Андрей. Историю своей посадки он изложил лаконично и четко. Кудасов задал всего несколько уточняющих вопросов. Задумался. Обнорский курил принесенный Никитой «Кэмэл».