Шрифт:
– Не могу я дать и частицу посевов. Ни вам, ни кому другому.
– Пошто? – женщина смахнула со щеки слезу.
– Это поле принадлежит всему народу. Я помогу вам в другом. Пойдёмте с нами в посёлок. В моём доме припасена пудовка ржаной муки. Мы отдадим её вам.
– А сами?
– Сами? Сами с усами… Есть в запасе картошка…
Туча, разгрузившись, ушла за поле. На небе выставилось, сияя, солнце – ждали, вот и явилось. Мы следом за Иосифом Петровичем поторопились к делянам посмотреть посевы. На лучших участках град не повредил ни одного колоска. Хозяин торжествовал:
– Данила Севастьяныч, считайте, что вы ещё раз спасли пшеницу свою! По желтеющему полю спокойно погуливали волны. Колосья качались, подталкивая друг дружку, видно, час от часа, день от дня им становилось теснее.
…Отец ушёл на третий день. Взял на бечёвку лодку и потянул её, шагая по закамененной прибрежной тропе. Мы с Иосифом Петровичем стояли на берегу и провожали его взглядом, пока не скрылся за глубоко вдавшимся в Нию скалистым мысом. Обосноваться отец собирался или в Бадаре, где жила тётя Дуся, или в каком другом селении подле него. Такой выбор считал самым удобным и подходящим – эти сёла, не то что Хлебное, были поближе к Нийску, а стало быть, и ко мне, оставшемуся у Сосновых на какое-то время жить и учиться.
В школу надо было идти спустя три дня после отъезда отца. Необычайно хлопотным представился этот день для Иосифа Петровича и Маргариты Максимовны. Они ходили по магазинам, что-то покупали, приносили домой и, глядя на меня, улыбались, храня какую-то тайну. Но вот она и открылась. Когда наступило первое сентябрьское утро, и я поднялся с постели с предчувствием важного события, весёлая, смеющаяся тётя Рита позвала меня в свою спальню.
– Сегодня в школу, Саня. Не забыл?
– Знаю.
– Поведёт тебя Иосиф Петрович… Позавтракаете и пойдёте. А сейчас давай примерим обновки.
На столе лежали разноцветные рубашки и двое брюк. Зачем столько понакупили, будто у хозяев орава ребятишек, все они пойдут сегодня в школу – и вот, пожалуйста, праздничная одежда на выбор. Или уж чересчур заботливые хозяева, или не знают, сколько и какой одежонки нужно для одного парнишки? Не знают, наверно, решил я, раз нету своих ребятишек, то откуда им знать, что и как они носят. И распорядиться обновами оказалось не так-то просто. Откуда что и взялось, выперло невиданное и неслыханное доселе упрямство. Едва уговорили меня надеть новую одежду.
В школу пошёл не ладом, не как все порядочные дети, а вернулся оттуда ещё чище. Под правым глазом красовался синяк, кровоточили губы. Увидела меня такого замызганного тетя Рита и ойкнула:
– Где ж это устряпали тебя, родненький?
В школе устряпали, где больше, нийские ребятишки постарше. И виной всему оказалась сшитая отцом года два назад барашковая папаха. Стоило лишь Иосифу Петровичу оставить меня, как пацаны окружили плотным кольцом. Заорали наперебой:
– О, какая папаха бравая! Продай.
– Сам ношу.
– Дай померять, подойдёт, нет.
Папаха полетела, будто куделя под ветром, из угла в угол коридора. Пинали ребятишки её сколько было ловкости и силы. Подстёгиваемый страстью отомстить, я кинулся на обидчиков.
Кратковременную, но бурную схватку заглушила учительница Аграфена Яковлевна. Папаху в школу брать больше не стал, с ребятишками вскоре помирился – думать о какой-то дрянной истории было некогда, всё время поглотила учеба.
…Годы летели стремительно – лето – зима, зима – лето. Школа да частые побежки на опытное поле.
В воскресные дни наведывался отец и каждый раз спрашивал, что я познаю нового. С рассказами откликался не охотно, думалось мне, что отец человек взрослый и давным-давно знает то, что поведаю ему. Уходя, отец непременно говорил:
– Учись, сынка, учись. Грамотному в жизни легче.
Вероятно, оказали воздействие его слова, иначе бы Иосиф Петрович с Маргаритой Максимовной да и сам отец не поздравили бы, когда получил свидетельство об окончании семилетки.
– Одолел ты, Саня, первую ступень, – сказал Иосиф Петрович. – А впереди на этой же лестнице – ступенька повыше. Мы с тобой о ней говорили. Про сельскохозяйственный техникум. И эта высота последней не будет.
Так и шло время, пока не взвихрилась черной метелью война…
Глава XII
Однажды вечером, когда я опять сел посмотреть некоторые места из записок, подошла Марина. Лицо её было сумрачно, смотрела печально. Я подумал, что в школе получилась неурядица, и Марина, скрывая от меня, всё переносит молча, одна. Однако на этот раз я не угадал причину её уныния. Объяснила сама Марина. Видно, стало ей невыносимо тревожно и решила разделить беспокойство со мною.