Шрифт:
– «Цветочек» вонючий, – процедила Огромная бабка сквозь зубы.
– Он, точно, где-то по чёрному ворует – высказала версию мясокомбинатовская воровка, – Потому и задёшево продаёт.
– Или дураков обирает, – эту версию высказала обиравшая дураков работница дурдомовской столовой, – у них за копейки что хочешь можно купить. Дураки они, одним словом.
– Одним, словом, он козёл, – вынесла приговор кооператору Огромная бабка.
Бабки ещё долго обсуждали кооператора, высказывая также версии, что он ест маленьких детей, пьёт ночами кровь у летучих мышей и т. п., и т. д… Ну а такого маньяка и вампира бабки возненавидели больше, чем жену Горбачева.
– Спалил бы кто-нибудь его – мечтали они.
– Кто-нибудь спалит… – пообещала Огромная бабка.
Пока бабки перемывали косточки кооператору, закончился базарный день. Ни один цветок у Огромной бабки не купили, поэтому все пришлось отправить в помойку(не оставлять же другим, чтобы те продавали этот хлам!). По такому случаю Огромная бабка долго ругала кооператора, армян, милиционера, в конце концов перешла на меня и поставила условие:
– Спалишь сегодня ночью киоск кооператора – завтра получишь свои документы.
Я пытался робко возразить, на что Огромная бабка предложила другой вариант:
– Тогда сдам в психушку.
Ночью с канистрой керосина я пошёл жечь ненавистный бабкам киоск.
Фонари не горели, в кустах кто-то шевелился и повизгивал: то ли собаки, то ли парочки. Сердце поёкивало, в животе покручивало … Возле рынка я чуть не наступил на лежавшее на дороге какое-то большое рычащее животное. Я даже вскрикнул и разбудил животное, которое пробурчало:
– Ну чё спать не даёшь…
В животе начинало крутить по-настоящему.
На базаре стояла тьма тьмущая, из которой доносилось позвякивание стаканов.
– Эй, Сёма, это ты? – донеслось из темноты, – первача принёс?
Из мрака сначала донёсся ужасающий запах перегара и только потом вырисовалась шатающаяся фигура со стаканом.
– Ого! Целая канистра! – воскликнула фигура, и из темноты сразу вылезли ещё две разящие перегаром фигуры, протягивая перед собой стаканы.
– Давай, разливай! – заорали дружно они.
У меня от такого оборота событий язык отнялся и я не рискнул объяснять что у меня в канистре. Открыв трясущимися руками канистру, я разлил им в стаканы керосин. Грешная троица чокнулась стаканами и вмиг опустошила их.
– Ох и крепкий первач!!! – воскликнул кто-то из них.
– Да, клёвый, – оценил керосин другой.
– А ты, Сёма, чё не пьёшь? – вдруг обратил внимание третий.
– Да я сейчас в сортир сбегаю, – на полном серьёзе пытался объяснять я, ибо в животе от всех переживаний явно назревала революция.
– Да чё ты, Сёма, стесняешься, – воскликнул кто то из грешной троицы, – садись прям здесь, здесь все свои.
– Ты чё, сдурел! – воскликнул другой, – тута не свинюшник, тута все культурные люди и срут, где положено срать культурным людям!
Между двумя завязалась перепалка, а третий, тем временем, со скукой глядел на них, покуривая сигаретку.
Перепалка быстро переросла в потасовку, приведшая к тому, что канистра, грохнулась наземь, и керосин полился во все стороны. А через мгновенье сцепившиеся собутыльники уронили наземь и третьего с его сигаретой, от которой керосин вспыхнул до небес…
…Сортир я уже не успел найти, сил хватило добежать до ближайших кустов, из которых я наблюдал как полыхает базар. На улице сразу стало светло и не страшно и я с чувством честно выполненного долга пошёл домой к Огромной бабке, но та, увидев полыхающее на пол-неба зарево уже сама бежала навстречу.
– Я тебе только киоск спалить сказала! На хрена ты весь базар подпалил! – набросилась она на меня.
– Я старался как лучше, чтоб с гарантией было, – пытался оправдаться я.
– Ах ты засранец! А ну марш тушить! – и бабка, схватив меня за шиворот, поволокла к базару.
Возле пылающего базара собралась толпа зевак, на которую Огромная бабка рявкнула ещё громче, чем на меня:
– Вы что стоите, рты раззявили!!! Общественное добро горит, а вы палец о палец не ударили, бездельники!!! А ну, марш тушить!!!
Кого-то из толпы баба пыталась схватить за шиворот, дабы направить на тушение пожара, но после таких её речей зеваки и бездельники поспешили от огня подальше, оставив на месте происшествия робко стоящего с тощей папочкой не менее тощего милиционера, на которого Огромная бабка обрушила весь свой гнев: