Ты никогда не исчезнешь

2010 год. Мадди работает врачом в курортном приморском городке, она счастлива со своим десятилетним сыном Эстебаном. Но однажды идиллическим летним днем Эстебан после утреннего купания в море побежал в булочную, до которой каких-то 150 метров, и бесследно исчез… 2020 год. Мадди так и не свыклась с исчезновением Эстебана, она не верит, что сын умер, как заключила полиция. Мадди не сомневается, что ребенка похитили. Она давно уехала из приморского городка, пытается жить дальше, но однажды что-то заставляет ее вернуться на тот пляж — туда, где она в последний раз была с Эстебаном. И неожиданно она видит сына — та же внешность, тот же возраст, даже плавки те же. И время будто замирает для Мадди. Это и вправду Эстебан?.. А может, этот мальчик его реинкарнация?.. С этой минуты Мадди овладевает навязчивая идея — она должна выяснить, кто этот мальчик, которого зовут Том. И она переезжает в Овернь, где Том живет с матерью. Чем больше Мадди шпионит за Томом, тем более невероятным кажется ей сходство Тома с Эстебаном. Одинаковые увлечения, одинаковые страхи… Как далеко она готова зайти, чтобы узнать правду? И спасти его — ведь она всем своим существом чувствует, что мальчику грозит опасность.

Профессор Ян Стивенсон из Сент-Эндрюсского университета изучил тысячи собранных по всему миру свидетельств детей, уверяющих, будто они помнят свои прежние воплощения. Построенная им «модель Стивенсона» основана на удивительном сходстве изученных свидетельств: дети очень редко, менее чем в 5 % случаев, говорят, что были другого пола; восп ом инаниями о прежней жизни начинают делиться с двух лет и прекращают, как правило, к десяти годам; от прошлого воплощения, которое чаще всего заканчивается насильственной и ранней смертью, нередко остаются физические, соматические и психические аномалии: шрамы, родимые пятна, фобии или необъяснимые таланты.

— Это все всерьез, не треп? Этот Стивенсон, он в самом деле профессор? У него есть лаборатория? Ему можно верить?

— Что значит — можно ли ему верить?

— Ну, верить его рассказам. Эти свидетельства правдивы или нет?

— А как, по-твоему, можно определить, что правда, а что нет?

— Не знаю… Думаю, если большинство во что-то верит, тогда это скорее правда, чем ложь.

— Ну, если взять всех индуистов и буддистов, прибавить к ним четверть всех европейцев и почти треть американцев, тогда получится, что большинство людей верит в реинкарнацию. Они убеждены, что тело — всего лишь оболочка, а наша душа продолжает жить.

— И меняет оболочку, когда та изнашивается, да? Это и есть реинкарнация? Душа, как блоха, перескакивает с человека на человека или на собаку, с собаки — на кошку, с кошки — на крысу? Все так просто?

— Нет, не так просто. Это долгое путешествие. Путешествие, о котором у нас, как правило, никаких воспоминаний не остается. Разве что все пойдет не так…

— Как это — не так?

Мадди, сейчас я тебе объясню, это не так уж сложно. Детские души — это души, которые только начинают свое путешествие. Они открывают для себя жизнь и смерть. На этой стадии их единственная цель — научиться выживать.

Я разумная, предельно независимая и насквозь, до печенок, свободная женщина. И довольно богатая.

Надеюсь, именно такой меня видит десятилетний Эстебан. И именно такой я хочу выглядеть в глазах своих пациентов. Доктор Мадди Либери, врач-терапевт, бульвар Тьера, 29, Сен-Жан-де-Люз. Надежная, сильная, честная. Незачем кому-то знать про мои слабости, мои сомнения или мой тайный сад, и уж точно про все это незачем знать моему сыну.

С третьего этажа, из окон моей квартиры на улице Эчегарай, открывается один из лучших видов на Большой пляж, по прямой до него сто пятьдесят метров, добежать можно за сорок пять секунд, я засекала.

Так зачем себе в этом отказывать?

Это наш с Эстебаном ритуал — каждое утро, до того, как он уйдет в школу, а я приму первого пациента, и даже до того, как мы вместе позавтракаем, мы облачаемся в то, что валяется рядом с кроватью, — и на пляж. А как только вода весной прогреется до семнадцати градусов, еще и плаваем. Все улицы в нашем Сен-Жан-де-Люз ведут к океану, как будто город строили так, чтобы волны можно было увидеть с каждого балкона.

Начало девятого. Пляж почти пуст — на длинном полумесяце, выгнувшемся от мола до мола, я не насчитала и двадцати туристов. Мы устроились рядом с террасой баскского ресторана «Токи Гошоа». Хотя «устроились» — громко сказано. Эстебан кинул на песок красное пляжное полотенце, стащил через голову свитер с эмблемой клуба «Биарриц Олимпик», сбросил с ног зеленые эспадрильи.

— Мам, купаться пойдем?

— Погоди минутку, милый.

Профессиональный рефлекс: цепким взглядом окинуть всё и всех, начиная с Эстебана. С его выпирающими позвонками и тонкими ключицами мой сын похож на креветку. И ноги у него тощие, шорты для плавания цвета индиго, с маленьким белым китом на левой штанине, болтаются. Для своего возраста Эстебан развит нормально, его вес и рост я измеряю каждую субботу, отпустив последнего пациента. Это еще один наш ритуал. Он получает свою еженедельную тарелку кебаба в том случае, если кривая веса, проведенная красным фломастером, остается в границах нормы.

— Мама, ты идешь?

Эстебан нетерпеливо ждал, пока я разденусь. Выходя из дома, я накинула поверх ярко-розового с лиловым бикини только сетчатую тунику. Мне нравится прикосновение легкой сетки, обтягивающей живот и открывающей ноги намного выше колен. Мне нравится в возрасте под сорок все еще чувствовать себя привлекательной, и не только для пенсионеров, выгуливающих своих пудельков на набережной Инфанты.

Я всмотрелась в океан. Вдалеке, ближе к Андаю и пляжу Сокоа, серферы в черных гидрокостюмах лезли на волны, как муравьи. А за спиной у нас ветер с Атлантики трепал воткнутые вдоль мола икуриньи. [2]