– Кто будешь? – вопрос прозвучал ровным тоном, словно вторжения чужаков были для хозяина привычным делом.

Лойд ступил на свет из-за кустов, изо всех сил стараясь выглядеть добропорядочным человеком.

– Сэр, – приложил он свободную руку к измученной груди, – я Лойд, Лойд Шиперо, из Наутгема к югу от Саппарда. Не взыщите, по ошибке я здесь… Я… Уж не знаю, чего и добавить. Ведь я шел к вам просить помощи.

– И чем я могу быть полезен человеку в деловых одеждах? – хмыкнул дед.

– О, что вы! Я и сам себе не рад. Дело в том, что я держал путь в Брумманс и… Вышел остановкой раньше… Нисколько не нарочно.

– Чудеса-а, – прервал тот неправдоподобную легенду и, высоко задрав голову, уставился в небо. – Я с самого восхода ждал недоброго. Солнце прогневалось на нас, смертных.

Лойд последовал примеру старца и задохнулся от изумления: «Мать земля, правду говорит старик! Солнце-то багровое!» С минуту обе головы озирали загадочное явление, пока у того, что постарше, не отекла шея.

– Ты вот что, сынок, следуй-ка за мной, – и старик, пошатываясь, заковылял к своей обители.

Остаток пути Лойда одолевали тяжелые предчувствия. Что, если пророчества не лгут? Последние несколько суток были подобны страшному сну, помрачению сознания. И Лойд уже было списал их на предсмертную меланхолию. Спешная отлучка из Наутгема была для него чем-то вроде бегства от себя самого, от одинокой каждодневности, снедающей его волю к жизни, растлевающей животворящие части его бренной души. Теперь же красный лик солнца заставил его принять дурной сон на веру. Как ни старался он стереть из памяти леденящий кровь безликий голос, какие бы усилия воли ни призывал, чтобы перестать возвращаться мыслями к кошмарной ночи в лесу, чем бы ни объяснял себе случившееся в поезде, противиться тщетно. И только божба отца из тревожных сновидений по-прежнему не укладывалась в пророченную старику участь: «Мой сын не может быть последним. Я найду избранного, клянусь богом!».

– Фабиан не зловредный. Он сторожевой, но на людей не бросается. Во всяком случае, в здешних местах нечисти – сколь у моего пса блох, – как бы между прочим увещевал старец.

Решив перевести беседу в будничное русло (хотя оно и понятно, что нечисть в жизни Лойда – с недавних пор явление весьма обыденное), Лойд определил багаж к подножию деревянной лестницы и продолжил знакомство:

– Прекрасный дом, сэр! Это ваше родовое поместье?

Владелец дома с деланным безразличием отмахнулся, устраиваясь на ступенях:

– Эта развалюха принадлежала кретину, стяжавшему смерть от этих самых рук, – потряс он теми пред собой. И, завидев потерявшую в цвете физиономию гостя, старик разразился хохотом. – А? – указал он тощим пальцем на дырявый череп, украшающий парадный вход. – Мерзкий был тип.

– Чем же он заслужил такое, сэр? – Лойду пришлось признаться себе еще в одном: мир, от которого он прятался столько лет, изменился до неузнаваемости. И жестокость в этом новом мире, по-видимому, стала в порядке вещей.

Старец уставился в пустоту пред собой и поморщился, словно вспоминая грех убиенного. Не спеша себя оправдать, он выудил из воловьих сапог самодельную глиняную трубку, кисет с табаком и целиком отдался заправочному ритуалу. По некоторому времени лицо его скрылось за табачной дымкой, и из тех же сизых глубин последовали подробности:

– Сукин сын встретил меня у этих самых перил, почитай, полвека тому назад, когда я бездомным простолюдином ходил по миру искать ремесла. В тот же час он предложил мне чистить стойла и жить там же, делить кров со скотиной. На том и условились. Через пару дней я вогнал ему вилы в грудь. Жена его… Милая женщина! Часто стенала от мужних побоев. М-да… В общем, я не стерпел и порешил его прямо в его доме, на глазах Мадлен… – Старик снова крепко затянулся и прикусил нижнюю губу. – Потом было много счастливых лет, моих и Мадлен. А голову этого подонка я выкопал много позже, на память жене. Плохой сон, знаешь ли, ее изводил. Ну, я и достал этого… Так сказать, в укор ее кошмарам.

Лойд сочувственно потряс головой и кивнул в сторону скучающего пса:

– Сэр, а что за зверь такой? В наших местах не сыскать никого похожего.

– А-а, Фабиан у нас заморский. Нравится, да? Приплыл сюда на корабле, еще щенком. Я тогда у канала встречал припасы, и перекупщик отказался выдавать мне наличности за недовес. Вот и всучил мне лысого зверя. Я еще подивился: не хворый ли? Уж больно свиноподобный он был! Мадлен как его увидела, так сразу прониклась жалостью. Ну, и дала ему имя книжное какое-то. Она такая была, моя Мадлен… – Лойду почудилось, что глаза старика замаслились. – Живуч он оказался. Ел наравне, ну, а шерстью так и не разжился. Страж он надежный: вон как быстро тебя учуял! – и возгордившись, он потрепал зверя за морду.

– Право слово, надежный, – просияв, поддержал справедливую похвальбу Лойд. Уж больно редкая внешность была у собаки. Когда-то и он был хозяином изумительного пса. «Но, – с горечью подумал Лойд, – все это уже поросло забвеньем».

– Говоришь, Шиперо твоя фамилия? А о чем она говорит? – поинтересовался старик.

– Праотец мой взял эту фамилию, чтобы уберечь семью от гонения. Мои предки были кочевниками.

– А-а, – многозначительно протянул тот и кивнул, будто хорошо понимал, каково это – быть кочевником. – Ну, пошли в дом, сынок. Назавтра вызволю тебя отсюда.