После обеда я вернулся в номер. Ощущал себя разбитым и усталым. Таким усталым, будто прожил на свете не двадцать девять лет, а все сто и с трудом передвигал дряхлые, немощные члены. Не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать, ни о чем думать. Да чего там, мне самого себя было тошно видеть. Хотелось лишь одного — скорее дотащиться до кровати, упасть на неё и вырубиться. Да, подкосила меня женушка, здорово подкосила своим самоубийством. Теперь во всем, что со мной случилось, я обвинял бывшую жену. Хотя шестым чувством понимал, что необъективен и несправедлив к ней, что она здесь не при чем, что все дело во мне самом. Но согласиться с этим никак не мог. Нет, надо скорее выгребаться из этой чокнутой страны, населенной дебилами-соотечественниками. Мне казалось, что стоит лишь оказаться на Западе, как все в моей жизни нормализуется, войдет в привычное русло, все будет «о кей». Благо, что я обеспечил себе достойный отъезд. В банках у меня хранится пара миллионов долларов. На первое время хватит. Плевал я с верхней полки и на эту фирму и на этот вшивый город. Осточертело все до смертушки. Факт, не требующий доказательств. Но отчего так болит башка. Спасу никакого нет — так болит. В одном из чемоданов, кажется, есть пачка пентальгина.

Достал чемоданы, разыскал пентальгин, выпил пару таблеток и, не раздеваясь, лег на кровать. Попытался уснуть, но никак не получалось. Медленно тянулось время. Постепенно утихла головная боль. Голова стала легкой и бездумной. Какой-то сладкозвучный птах за окном выводил длинные рулады — объяснялся в любви то ли своей подруге, то ли всему белому свету. Его пение успокаивало. Веки мои отяжелели, стали слипаться...

* * *

...Раздался робкий стук в дверь.

— Кто там? Входите, — проговорил, вставая с кресла и направляясь к двери.

Дверь бесшумно открылась и в комнату вошла Оля, бледная, поникшая и несчастная. Остановилась передо мной, протянула окровавленные руки, пожаловалась.

— Андрюша, они так болят.

Все тело мое сковал мистический ужас. Я смотрел на её руки, на страшные порезы на запястьях, не в состоянии вымолвить ни слова.

— Момоги мне, Андрюша, — жалостливо попросила жена.

— Но чем же я могу тебе помочь? — сдавленно прошептал.

— Ты меня не любишь, потому и не хочешь помочь, — заплакала она.

Это разозлило. Она замучила меня своим занудством при жизни, теперь достает после смерти. Нет уж дудки! Здесь ей делать нечего. Пусть доводит бывших граждан планеты Земля, а с меня довольно. Я едва удержался, чтобы не вытолкать её в дверь.

— Причем тут я! Обращайся за помощью к кому-нибудь там у себя. У вас есть больницы?

— Меня туда не пускают, — проговорила она чуть слышно, понурившись.

— Как так — не пускают? Не имеют права!

— Имеют. Туда самоубийц не пускают.

— Так где же ты сейчас? Как же ты? — спросил, проникаясь в ней сочувствием.

— А где придется. Маюсь между небом и землей. Устала очень. И она вновь заплакала. Но теперь вместо слез по её щекам лились потоки крови. Я даже ощущал её тошнотворный сладковатый запах. Вдруг, лицо её стало серым, потом землистым, тронутым разложением. Она злородно рассмеялась и схватила мою руку своей костлявой рукой, закричала:

— А! Попался! Теперь ты от меня никуда не денешься.

От неё исходил запах могилы и тления. Я дико закричал, пытаясь вырвать руку. Но это мне никак не удавалось сделать. И я понял, что это конец...

* * *

Меня разбудил деликатный стук в дверь. Еще не очнувшись до конца от страшного сна, с замиранием смотрел на дверь. Стук повторился. Кого ещё черт несет? Не дай бог Антонину. Я ею уже «накушался» под завязку.

— Кто там? Войдите, — громко сказал, садясь на диване.

Дверь открылась и в комнату вошла «старшеклассница» Катенька. Она плакала навзрыд, прижимая к глазам носовой платок. Хорошенький маленький носик был красным, а пухленькие губки бормотали что-то неразбочивое.

— Что случилось, девочка? — спросил я.

— Ах, извините, Андрей Андреевич! — воскликнула она и ещё горше заплакала. — Я такая несчастная! Такая несчастная!

— Да что случилось?! — спросил, проникаясь к ней искренним сочувствием.

— Вадим Константинович грозится меня убить!

— Вас?! Но за что?

— Он меня приревновал к вам, Андрей Андреевич.

— Ко мне?!! — от изумления я даже поперхнулся словом. — Но я то тут при чем?!

— А помните, мы разговаривали с вами вчера на веранде? Вот он и приревновал.

— Я?! С вами?! — Понял, что мое сумасшествие продолжается.

— Неужели не помните?! — обиженно надула губки Катенька и даже перестала плакать. — Я ещё рассказывала вам про мужчину, который сбросился со скалы. Неужели не помните?

— Да-да, что-то припоминаю, — пробормотал. Мне казалось, что дурной сон продолжается. Я даже ущипнул себя за ляжку. Нет, это был не сон. Это была самая настоящая явь, пострашнее любого кошмара. Факт.

— Ну вот, а Вадим Константинович, как увидел нас вместе, так с тех пор покою мне не дает, считает, что я в вас влюбилась и сегодня ночью ходила к вам в номер.