Я чрезвычайно рад, что ни один намек на все случившееся после не стал достоянием широкой публики, и вообще с благоговейным ужасом желаю, чтобы в дальнейшем она оставалась в полном неведении. К сожалению, некоторая утечка информации вполне возможна, и я не знаю также, как поступят с этой рукописью мои душеприказчики, если что-нибудь случится со мной; но, по крайней мере, к тому времени, когда раскроются все факты, эта история уже не будет в памяти множества людей столь болезненно свежей. Кроме того, никто не поверит в ее действительность, если обо всем открыто расскажут. Такова странная реакция большинства читающей публики. Она готова проглотить что угодно, если это исходит от желтой прессы, но осмеивает и отвергает как явную ложь самые замечательные и парадоксальные откровения. Впрочем, возможно, что для поддержания нормальной психики у широкого круга людей так оно и лучше.

Я сказал, что мы назначили научное обследование ужасной мумии. Оно состоялось 8 декабря, ровно через неделю после трагической кульминации, и было проведено под руководством выдающегося ученого, доктора Уильяма Мино, которому помогал наш таксидермист доктор Уэнтворт Мур. За неделю до этого доктор Мино засвидетельствовал вскрытие трупа странным образом окаменевшего фиджийца. На процедуре присутствовали также господа Лоуренс Кабо и Дадли Солтонстолл — доверенные лица музея; персонал музея представили доктора Мэйсон, Уэллс, Карвер и я; были приглашены и двое журналистов. За последнюю неделю во внешности мумии видимых изменений не произошло, хотя, впрочем, некоторая потеря упругости в волокнах ее ткани привела к кратковременным слабым переменам в позиции остекленевших открытых глаз. Никто из персонала музея более не осмеливался взглянуть на ужасный этот экспонат — любые увещевания относиться к нему здраво и спокойно отвергались с негодованием, — да и сам я лишь значительным усилием воли принудил себя к участию в обследовании.

Доктор Мино явился вскоре после часу дня и через несколько минут уже приступил к осмотру мумии. Первые же прикосновения к ней привели к значительному разрушению тканей, а потому — учитывая также постепенную потерю упругости волокон мышц после 1 октября, о чем мы и заявили врачу — доктор решился на полное вскрытие мумии прежде, чем вещество ее претерпит дальнейшее разложение. Так как в нашем лабораторном оборудовании нашелся весь необходимый инструментарий, он сразу приступил к делу и скоро провозгласил во всеуслышание о весьма странной, волокнистой природе серого мумифицированного вещества.

Но удивленные его восклицания сделались еще громче, когда он произвел первый глубокий надрез, так как из-под ланцета начала медленно сочиться густая алая струйка, природа которой — невзирая на бесконечные века, протекшие со времени жизни этого чудовищного существа — не вызывала ни малейшего сомнения. Еще несколько искусных движений ланцета показали, что внутренние органы мумии в удивительной степени сохранились — поистине все они оказались незатронутыми гниением, за исключением участков, подвергшихся деформации или тлену из-за повреждения окаменевшей поверхности тела. Сходство состояния внутренностей мумии и убитого испугом фиджийца было столь разительным, что выдающийся врач не мог прийти в себя от изумления. Совершенная сохранность выпятившихся в ужасе глазных яблок была просто сверхъестественной, но определить в точности степень их окаменения оказалось делом крайне затруднительным.

В половине четвертого был вскрыт череп — и десятью минутами позже вся ошеломленная наша группа дала клятву вечно хранить тайну, которую сможет когда-либо нарушить только разглашение таких секретных документов как настоящая рукопись. Даже оба журналиста были рады присоединиться к клятве. Ибо вскрытие черепа мумии обнаружило живой, еще пульсирующий мозг.