Роботы "Азима" функционировали по жесткой, раз и навсегда строго определенной логической схеме. Основой для схемы их поведения служили законы роботехники, которые сформулировал один полухимик, полуписатель (по-видимому, интуитивно). Его роботы соображали и действовали четко, просто, логично. Одним словом, вычислительная машина с руками и ногами. А как обычно поступает человек? Тоже просто и тоже логично? Тут и возникла проблема.

Человеку было в принципе трудно с такими роботами. У них был разум, слишком не похожий на человеческий, хотя они и были созданы людьми. Получалось нечто вроде психологической несовместимости. О таких вещах не думали в ту пору, когда изо всех сил стремились к элементарной четкости (по крайней мере, у роботов); а потом это оказалось важным.

Фревиль предложил остроумный и реалистический выход. Он первым сказал, что нужна не автоматика, работающая по трем правилам, а разумное копирование человеческого образа поведения (на современной технической основе).

Расторопный Фревиль запатентовал свои идеи и смог производить собственных роботов, независимо от мощной сети "Азима". Конечно, он не возился с математическим моделированием идеального характера и тому подобными сомнительными вещами. Он попросту переписывал в память роботов определенные черты когонибудь из своих сотрудников, копировал их в характерах своих роботов (тоже, надо признать, тонкая задача, связанная с кибернетическим фиксированием элементов сознания, психики - что-то в этом роде, я тут не специалист).

Спору нет - это давало хорошие результаты. Вы знали, что поведение ваших роботов подобно человеческому; короче говоря, роботы оправдывали обычные человеческие ожидания.

Концепция Фревиля получила признание, а его товар завоевал мировой рынок. Фревиль штамповал этих братьев из металла и синтетики. Конечно, средней руки коммивояжер, рекламировавший роботов Фревиля, мог и не знать, что копирование производится в Отделе самым элементарным способом и роботы лишь весьма грубо имитируют человеческий оригинал, но для практических целей этого оказалось достаточно, и все без исключения потребители оставались в восторге от идеи Фревиля. И от характеров его сотрудников.

Ну, разумеется, никого мне робот не напоминал, смешно говорить об этом, внешне он не мог быть похожим на кого-либо из работников Отдела - просто металлическое оборудование, превращенное дизайнером в угловатое подобие человека с отделочными деталями из хромированной стали.

– Как его зовут?
– спросила Надя.

– У Фревиля не слишком богатая фантазия. Как и для старой серии, он использовал тут внутренние телефонные номера Отдела.

– Не ожидала от него.

– Представь себе, именно так! Только для новой серии добавили индекс "А". Вот этот, например, зовется 77-48А.

– Это, Юрков, скучно.

– Ну что ж! А вот ты зовешь меня по фамилии.

Она перевела разговор на другую тему:

– Лучше бы, конечно, списать информацию со старых роботов на новые прямым путем. Тогда не надо возиться с обучением новичков.

– А как бы ты это сделала?

– В том-то и штука вся... Ну что ж, будем обучать по одному.

В принципе, у нас имелась необходимая аппаратура, и мы могли бы переписать информацию напрямик. Но не было сотрудников. Стояло время экзаменационной сессии, и мои ребята, объясняя свое поведение страстью к знаниям, умчались на Землю в отпуск, который полагается студентам-заочникам. Наш лучший корнупликатор заканчивал дипломную работу. Его приятели пробовали зубы на дифурах (дифференциальных уравнениях). Одним словом, переписывать память некому.

На Станции и без того было трудно с кадрами. Штат полагался крохотный. Потому-то нам и разрешали покупать роботов - из соображений экономии. Держать здесь много людей обошлось бы куда дороже. И мы пользовались автоматами. Хоть они нас выручали. Но когда все ребята двинули в заочники,- это был конец света.

Едва началась сессия, как мы с Надей остались одни на крохотной нашей Станции.

Я еще раз осмотрел новичка, глянул на старых наших работяг...

Мы с Надей расписали график ввода новых роботов, потом я проверил, хорошо ли она умеет пользоваться витализером Джиффи, и оставил ее включать нашего новичка. Мне пора было на совещание.

– Юрков, - окликнула она меня, когда я уже выходил, - а что, если отложить это все до возвращения ребят?

– Ни в коем случае! Меня и так торопят. Еще деньи мы попадем в отстающие. Эти расчеты нужны срочно, старые роботы не могут их выполнять, поэтому как можно скорее мы должны подключить новых. А в чем, собственно, дело?

– Да ни в чем.

– Тогда работай. Оживляй новенького.

– Я боюсь, Юрков.

Мне пришлось вернуться.

– Боишься?

– Да.

– Чего ты боишься? Чего?

– Ну, не знаю... Чего-то боюсь. Понимаешь, женщина всегда верит своему чутью. Тебе не понять...

Последнее было верно.

– Объясни мне, пожалуйста. Ну где твоя логика, Надежда? Ты все-таки женщина мыслящая.

– Я не знаю... Мне только кажется... Но я думаю, что лучше подождать ребят. Когда нас много, мне совсем не страшно. Я даже ни разу не думала об этом раньше.

– А что изменилось теперь?

– Нас только двое на всей Станции. Понимаешь, нас только двое под колпаком.
– Она говорила медленно, бледная, закусывая губу в паузах.
– И эти роботы... Никогда не знаешь, что у них на уме.