— Возил, — уже не так четко ответил Замурдаев. — У него больших претензий нет как будто. Говорит, подпишу последний.

— Ну вот, сутки сроку тебе, Замурдаев. Чтобы послезавтра положил на стол акт. Бочило поможет тебе. Запиши в протокол, — сказал Затулин диспетчеру. И опять — Замурдаеву: — Что у тебя с насосной?

Они еще разбирались с насосной, а Красавин уже готовился к ответу — искал в уме варианты объяснений. Наконец Замурдаев сел. И сразу:

— Почему, Красавин, десятый дом в сотом квартале не подписал?

— Хохряков требует переделывать чистовую отделку, — ответил Красавин.

— Какие меры принял?

— Вернул две бригады.

— Ты что, решил завалить сдачу? — сдерживая раздражение усмехнулся Затулин.

— Я предупреждал, дом пойдет тяжело. Если уж мне вывернули руки, заставили кончать раньше срока, так прошу помочь. Ведь сам горисполком настаивает на сдаче... Всем нужно место под спортзал, всем нужны галочки, а Красавин — отдувайся?

— Оправданий ищешь. А что, разве тебе разрешили брак делать, если срок маленький?

— Много чего говорили, я на пленку не записывал. Давно обещал: куплю магнитофон, буду во всеоружии на планерку ходить.

Раздались смешки, напряжение спало. Затулин уже не мог продолжать в резком и грубом тоне. Красавин рассчитывал именно на это — он слыл говоруном, остряком и «темнилой», мастером затемнять суть дела, и репутацию свою он старался поддерживать. Все знали и то, что Затулин ему многое спускает, они с Красавиным — товарищи еще со времен прорабства. Но хоть и говорят, что старая дружба не ржавеет, Красавин жаловался кой-кому, что все на свете, увы, ржавеет и все на свете имеет во-от такой конец.

— Какая тебе еще помощь нужна? Вот Замурдаеву, я поверю, нужна помощь — он субподрядчика пока не может в кулак зажать. В исполком я из-за твоего дома не пойду — мне там важнее дела решать. Сдать с низким качеством твой дом, а потом выстаивать там и объясняться?

— Мне нужна неделя, чтобы все сделать. Если б только Хохряков подписал, я б задним числом сделал! А он уперся. Канистру водки ему споил, только что не искупал.

Опять смешки. Все оживленно заговорили.

— Это вы умеете — водку пить и поить, — пробурчал Затулин.

— Не умеют и этого! — возразил ему Бочило. Повернулся к Красавину.

— Ни строить вы, ни поить не умеете! Купите бутылку водки и пачку «Беломора» и думаете — он у вас на крючке. Бестолковый народ!

— Да я в ресторане... — вспыхнул было Красавин.

— Хватит, прекратите! — стукнул ладонью по столу Затулин. — Не о том разговор завели! Я ж вам по-русски твержу с начала года: пора перестраиваться, надвигается время повышения качества, а вы как дети, которые играют под горой, которая вот-вот обрушится! Посмотрите, что было за последний год: постановление Госстроя, приказы министерства, главка, решения горисполкома по качеству жилья и по жалобам, — загибал пальцы Затулин. — Если вы вовремя не перестроитесь, эта гора вас погребет. Мало того, что делает главный инженер со своими техническими службами, — вы все должны работать с этими службами! В прошлом году я вам еще помогал, нынче я вам помогать спихивать брак отказываюсь. Не собираюсь выстаивать и объясняться перед всякими высокими комиссиями, и, если придется еще объясняться, я с собой вас буду вытаскивать и ставить впереди себя. Хохряков там тоже стоял — так что ж, он будет головой рисковать ради вас? Он сам на волоске, — он запнулся, так как, кается, сболтнул лишнее, и тут же поправился: — Запомните, кто не перестроится, того жизнь накажет! Ты меня понял, Красавин? Но сегодня мне нужен дом, а чтобы дом был, надо, чтобы сегодня в каждой квартире его работали люди!

— Хорошо, будет кондиционный дом, но я завалю следующий месяц.

— А ты нам условия не ставь. Ты меня понял? — с нажимом спросил Затулин.

— Понял, — уныло ответил Красавин.

— Запишите, — кивнул Затулин диспетчеру. — Красавин должен послезавтра представить акт сдачи дома...

Красавин целый день занимался делами стройуправления, к вечеру съездил на дом и затем позвонил Хохрякову: завтра часов в десять заедет за ним. Хохряков ответил, что уже обещал поехать не то четверым, не то пятерым.

Назавтра Красавин нашел Хохрякова только в два часа дня в каком-то доме какой-то неведомой организации, то ли Геологостроя, то ли Трансстроя, усадил в свой «газик» и повез на свой десятый дом. Коньяк на всякий случай лежал у него под сиденьем.

В красавинском «газике» Хохряков сел, не дожидаясь приглашения, на переднее, более удобное сиденье, развалился, расстегнул пальто и пиджак, вывалил живот, устало отдуваясь и сопя. Расстегнул ворот рубахи, почесал волосатую седую грудь. Был он раздражен, кривил большой сизый рот, скалил зубы.

— Много зарезал сегодня людей, Иван Иванович? — игриво приступил к нему Красавин, с заднего сиденья.

— Почти всех. Одному подписал, — прохрипел Хохряков. — Я вас теперь вот как зажму! — он показал огромный кулак, из которого, казалось, сейчас брызнет и побежит струйкой чей-то алый сок.

— Да зачем зажимать, Иван Иванович? Все под одим богом ходим.

— Все, — подтвердил Хохряков, колыхаясь на сиденье, ласково похлопывая пальцами по животу. — Что, Красавин, тебя пожалеть надо?