— Как можно, ваше сиятельство, — с видом оскорбленной в лучших чувствах невинности произнес в ответ камердинер.

— Ну-ну, знаю я вас, крапивное семя… Поди прочь и закрой двери.

Но прежде чем взять трубку, старая графиня достала из секретера лист бумаги и карандаш, приготовившись записывать. Такие замысловатые меры безопасности имели свои причины. Оссолинская давно и прочно не доверяла любым средствам связи и уж тем более телефону, который подслушать легче легкого, а то, что за ней наверняка осуществляют надзор даже здесь, на ее собственной вилле на Лазурном берегу, она как старый и убежденный параноик ничуть не сомневалась.

— Слушаю.

В трубке раздался негромкий голос, который принялся ровно и без эмоций диктовать бессвязную череду цифр и букв. Закончив, он, так ничего нормальными словам и не сказав, отключился.

Теперь следовало дешифровать текст послания, применив ключ, известный во всем мире двоим: ей самой и ее внуку — Анджею.

Закончив с работой, старая графиня некоторое время задумчиво сидела в кресле, трижды перечитывая получившийся текст, а затем сожгла лист, скомкав и бросив в огонь. Дождавшись, пока бумага прогорит до конца и обратится в пепел, она вернула книгу, являвшуюся ключом в этот раз, на полку, заодно расставив и еще с дюжину томов, взятых ею для соблюдения пущей конспирации.

Затем она разобрала пришедшую корреспонденцию и среди многих совершенно бесполезных писем обнаружила важное известие.

— Значит, крысеныш все еще жив. И даже стал капитаном. А теперь направляется в столицу. Положительно, этот дурак ни на что не годен, — невысоко оценила деловые и умственные способности своего единственного сына Нина Ивановна. — Что ж, значит, придется все делать самой. И довести начатое до конца!

Оссолинская нажала кнопку звонка. Спустя недолгое время на пороге появился ее камердинер.

— Джеймс, собирай вещи, мы едем в Петербург.

— Осмелюсь спросить, насколько длительным будет пребывание в России?

— Думаю, мы вернемся сюда не ранее чем через пару месяцев.

Столица Империи встретила «Ночную Птицу» неприветливо. Снижаясь с пяти тысяч, где ярко и морозно сияли в черноте космоса звезды, они, идя по глиссаде, пробили сплошную низкую облачность и прямиком угодили в метель. Температура чуть ниже нуля, густая белая пелена, подсвеченная фонарями и посадочными огнями аэродрома.

Видимость сразу упала до минимума, работать пришлось исключительно по приборам и через «сферу». Снежная каша, налипая на корпус и винты, мгновенно превращалась в лед под порывами сильного, все вымораживающего арктического ветра.

Все это мало способствовало удачной и безопасной посадке, о чем их честно предупредил диспетчер. Согласно полетному плану Колычев должен был привести свой корабль в Кронштадт на знаменитое «Бычье поле», но там с погодой оказалось совсем худо. Так что волей-неволей пришлось садиться в Гатчине.

Там приватирский корабль встретили не то чтобы радушно, но место под стоянку выделили, о правилах поведения на старейшем аэродроме империи предупредили, после чего всей команде оформили пропуска. Благо та оказалась не велика.

К слову, с оформлением документов получилась забавная история. Единственным обладателем офицерского чина в их маленьком экипаже оказалась прапорщик Калашникова. Вот ее, не мудрствуя лукаво, и вписали старшей. Все остальные были определены как вольнонаемные члены экипажа и пассажиры.

— Ну и ладно, — отмахнулся Март. — Давайте отправимся в город и приведем себя в порядок. Предстоит много дел.

— А кого оставим на «Птице»?

— Дугина, конечно, — хитро улыбнулся Ким.

— А что это сразу меня? — возмутился механик. — Я весь перелет, можно сказать, от движков не отходил! Мне теперь отдых полагается. Пусть Ибрагим-сан дежурит!

— Ага, храпел громче, чем ГДК! — хмуро усмехнулся Вахрамеев. — Ладно, ваше дело молодое, ступайте отдыхать, а я пригляжу за кораблем.

— Отставить разговоры, — пресек дискуссию капитан. — До восьми ноль-ноль дежурит Ким, его сменит Калашникова. График я подготовлю и доведу до всех завтра не позднее четырнадцати ноль-ноль. Все ясно? Остальные разместятся пока в гостинице для летного состава. Думаю, места для нас найдутся.

Экипаж принял решение начальства без лишних обсуждений, разве что Витька позволил себе долгий взгляд в сторону Марта, мол, вот ты как с лучшим другом… Но Колычев предпочел проигнорировать этой молчаливый укор. Дисциплина на борту — дело святое. Как ни крути, а командир воздушного судна — деспот и самодур в любом варианте. Ну, если только он не тряпка…