– Его надо убить.
– Гость вытащил темный с зазубринами кинжал и одной рукой оторвал Язоша от порога. Тот тяжело дышал и не мог произнести ни полслова. В глазах у него застыл ужас.

– Один удар под сердце, ты даже ничего не почувствуешь, - с полуулыбкой пообещал неизвестный, примериваясь для удара.

– Подожди, Эмарк, - дотронулась до его локтя Лээлин, - не все так просто. Ниссагль его любит и может заподозрить неладное, если Язош исчезнет. Он не просто раб, он что-то вроде доверенного лица. Начнутся расспросы...

– Хорошо, но что прикажешь делать, если он нас подслушивал? Ведь расскажет, стервец. Не клятву же молчания с него брать? Может, заставить его руки на себя наложить? Другого-то ничего не придумаешь.

– Знаешь, Эмарк... Можно вот как сделать. Только придется тебе взять то оружие, которое есть в доме. Я могу сказать, что он пытался меня изнасиловать, что я защищалась... Мне, конечно, очень за это достанется...

– За эту-то мразь... Впрочем, ты это славно придумала.

– Он все время очень недвусмысленно посматривал на меня, только без позволения хозяина не решался. Думаю, Ниссагль это замечал.

– Хорошо. Неси нож.

– Только не всаживай слишком глубоко. Ниссагль поймет, что ударила не женщина.

– Тогда лучше сразу тебе...

– Нет, я не смогу.

Лээлин ушла, вернулась с тонким шарэлитским стилетом. Ее лицо было совершенно бесстрастным.

– Вот.
– Она равнодушно поглядела на бледного, с всклокоченными волосами Язоша.

– Прощай, зверюшка!

Язош даже не вскрикнул. Глаза его потухли, тело, грузнея, изогнулось и осело, челюсть отвисла, кровь струйкой сбежала по острому подбородку. Эмарк подхватил тело за плечи и бросил к ложу, так что затылок Язоша стукнулся о позолоченную ножку.

– Платье на себе разорви немножко. Выйдем. Нет у меня желания во время беседы глядеть на мертвеца. Да еще на такую мразь.

Они ушли в темную непроветренную спальню с оплывшими свечами в серебряных тяжелых шандалах. Там было неприбрано, на ступени ложа ниспадали одеяла, скроенные из дорогих мехов, а кисти полога мерцали золотом...

– ...Вот так я твоего отца встретил. И сошлись мы оба с вестями, хуже которых не бывает.

– Значит, в лесу Этар ничего нет?

– Ничего и никого на мили и мили. Только ели, волки и тишина.

– А звезды меж ветвями?

– Ах, Лээлин...
– Эмарк вздохнул.
– Окер проехал по всем древним тропам, видел путевые камни, на которых руны серебряным мхом заросли. На месте древних городов он не нашел ничего. Мир перекошен еще больше, чем мы думали. Надежда только на нас, ибо лес пуст и безразличен.

– Неужели вообще никого? Не могу поверить.

– Ни Этарет, ни человека, ни чудовищ. Только волки.

– И все равно он решил бороться?

– Да. Бороться безжалостно и жестоко, так, как они научили нас.

– Где он сейчас?

– Сам не знаю точно. Ему приходится от всех прятаться, меняя облик.

– С какими глазами я перед ним предстану? Я не уберегла ни себя, ни Эласа!

– Лээлин, я уже говорил: с ясными и чистыми глазами ты его встретишь. Он ни минуты не гневался на тебя, поверь. Скорее он бы заплакал, если бы мог. И потом, твое положение может пойти нам на пользу. Я привез тебе от него оружие.

– Какое?

– Яд. Только не пугайся. Это яд, против которого нет противоядия. Тебе предстоит обезглавить гадину и дать начало войне. И тогда они никуда не скроются от нашей кары. Они будут метаться, как затравленные хорьки, от страха и злости грызя друг друга. А мы будем бить их по одному, расчетливо и беспощадно, и, когда они издохнут, мы снова обретем власть, выправим крен мира, вернем людей на то место, которое они всегда занимали, и, если это свершится, потомки нас не забудут.

– Кого я должна отравить?

– Твоя цель - Ниссагль. Ну а если сумеешь добраться до королевы, что ж, тем лучше... Постарайся войти к ней в доверие.

– Я попытаюсь. Я, кажется, даже знаю, что для этого нужно. Да, знаю.

– Я рад, что ты полна решимости. Нам брошен вызов, и во имя великой Силы и грядущего Света мы должны его принять. Ни в чем не сомневайся и не взваливай на себя чужие вины. Вот твое оружие.
– Эмарк вытащил из рукава белый кисетик с черной одинокой руной.
– Это дала Лорна, посвященная Нуат. Лучше распустить порошок в вине, тогда он быстрее попадет в кровь. Смерть от этого яда столь неприглядна и безобразна, что не вызывает сострадания, и столь стремительна, что спасти жертву невозможно. Не успеют они опомниться, как падет следующий. Наша ненависть выкосит их, как чума.

– Как я желаю этого, Эмарк!..

– Стой, - Эмарк вдруг изменился в лице, - стой, я слышал шорох. Там, - он кивнул на дверь, - наверное, я не до конца добил эту падаль.

– Ты ударил в сердце.

– Да, но кто их знает, людишек, они такие живучие. Подожди, я взгляну.

Из будуара раздался его досадливый возглас:

– Так и знал! Эта сволочь уползла на лестницу. Тут все в крови, а его нет.

Лээлин вышла. Гнетущая тишина царила в доме. За окном темнело. Меха возле ложа и край бахромчатого парчового покрывала были в крови. Широкий алый след тянулся к полуоткрытой двери.