Пробираясь по непролазному бурелому, он вспомнил свое спасение от огня и смертельные объятия Мавки, но разумных объяснений не находил, а поверить в невероятное не мог. Он знал, что в горах бродит неведомый снежный человек, что в далеком озере Лох-Несс живет чудовище, а над землей кружатся летающие тарелки, и в общем-то верил всему этому, происходящему далеко от него, но в древние языческие сказки о русалках поверить не умел.

Он твердо был убежден, что среди слепой, поглощенной в себя природы именно он, Егор - человек разумный, и есть хозяин всего сущего на земле, пусть побежденный и раздавленный, но все равно хозяин, и делиться ни с кем, даже в мыслях своих, не хотел.

Река, не обремененная названием, текла среди безымянного леса, аукались лошаки в чаще, русалки в омутах хмелели от рыбьего жира, водяной ковырял в зубах ржавой острогой, неведомые звери рвали когтями кору на красных деревьях, баба-яга ворочалась в тесном гробу, расшатывая осиновый кол, вбитый в брюхо, оборотни прыгали через пень с воткнутым в него ножом и превращались в волков, бука хлопал совиными глазами из дупла, кикиморы сидели на корточках у тропы и ждали прохожих, древний славянский Белбог, с лицом, красным от раздавленных комаров, давился медвежатиной, одинокий обыкновенный человек рубил сосны, и щепки ложились поодаль умирающих деревьев. Волки прислушивались к далекому железному звону и прижимали уши. Они не любили человека.

3

Все же, несмотря на свой страх перед рекой, он опасался уйти от нее далеко. Следовать поворотам реки и шагать вслед за течением все же легче, чем на свой страх и риск пробираться через чащи. И Егор решил связать плот и заставить реку нести себя. Он выбрал место над обрывом, чтобы срубленные деревья не пришлось катить далеко, наточил топор и, выбрав подходящие сосны, принялся за работу. Голод и усталость сказывались быстро, часто приходилось садиться или прямо ложиться на землю, чтобы дать отдохнуть онемевшим рукам и отдышаться. Обостренный за эти дни слух уловил чьи-то шаги. Мягкие, осторожные. Егор половчее ухватил топор и прижался спиной к сосне. Шаги стихли, и вдруг позади он услышал пощелкиванье и цоканье, словно бы беличье. Егор резко обернулся и увидел, что знакомый эвенк сидит на пригорке, поджав короткие ноги, и неодобрительно смотрит на надрубленные деревья.

– Привет, - сказал Егор, поигрывая топором.
– Что, ошибся? Видишь, живой я. А где же твои волки, пастух?

– Зачем деревья убиваешь?
– спросил эвенк.

– А тебе какое дело? Надо - и рублю. Кто ты такой?

– Дейба-нгуо я, - ответил эвенк.
– Почему не узнал? Меня все знают. Почему не боишься? Меня все боятся.

– Плевал я на тебя, - сказал Егор и, отвернувшись, рубанул по сосне.

– Ой-ой!
– закричал эвенк.
– Больно! Почему больно делаешь?

– Когда по тебе рубану, тогда и кричи. Видишь, дерево рублю.

И Егор еще раз ударил топором по неподатливой древесине. Щепка отлетела за спину.

– Ой-ой, - снова закричал эвенк и сморщился, как от сильной боли. Мой лес убиваешь, однако. Что он тебе сделал?

– А то, что я жить хочу. Ясно?

– Живи, однако, - посоветовал эвенк.
– Раз не помер, так и живи. Жить хорошо.

– Спасибо, я и сам знаю, что жить хорошо, - сказал Егор.
– В дурацких советах не нуждаюсь.

– Ай, какой плохой мужик!
– укорил эвенк.
– Все хотят жить. Ты лес рубишь - меня убиваешь.

– А ты меня пожалел? Ты мне воды пожалел. Плевал я на тебя теперь с высокого дерева. Ясно?

– А что тебя жалеть? Ты - человек, вас вон как много, а я один. Сирота я, Дейба.

И эвенк показал руками, как много людей и как одинок он сам.

– Одним человеком больше, одним меньше, - сказал он, - ничего не изменится. Друг друга вы убиваете. А я один, сирота я. Лес жгете - больно мне, дерево рубите - больно мне, зверя убиваете - ой, как больно мне!

– Что с тобой говорить, - сказал Егор.
– Это в твоем лесу друг друга все убивают, тем и живут. Что на людей все валишь? Сам-то кто?

– Дейба-нгуо, Сирота-бог я, сказал ведь.

– А хоть бы и бог, что с того? Вот и паси своих волков, коль нравится, а мне не мешай.

И Егор углубил заруб.

– Моу-нямы, Земля-мать, всех родила, душа у всех одна, - сказал Дейба, - вас, людей, Сырада-нямы, Подземного льда мать, родила, душа у вас холодная. Не жалко вам ничего. Лес большой, душа у него одна. Тело режешь - душе больно. Тело убиваешь - душа умирает. Глупый ты.

– На дураков не обижаются, - сказал Егор, замахиваясь топором, - и сказки мне свои не рассказывай.

– Мало тебя Мавка мучила?
– спросил Дейба.
– Жалко, совсем не замучила, Лицедей не дал. Кабы он на дудке не заиграл, так и помер бы ты.

– Ступай своей дорогой, пастух Дейба, - сказал Егор, опуская топор. Не мешай дело делать.

– Лес мой, - настаивал тот, - тело губишь - душе больно.

– Какая ты душа, - огрызнулся Егор.
– В тебе самом душа еле держится.

– Люди довели, - пожаловался Дейба.
– Лес жгут, зверей убивают, реку травят. Больно мне.

– А мне что за печаль?
– сказал Егор и рубанул по сосне.