Я взглянул на эту маленькую невозмутимую женщину. Она находилась в родном городе и родном доме со Дня Икс. Никуда не стремилась убежать, как я. Изучила изменившийся город и его новых обитателей — Нежить…

— Почему ты думаешь, что электричество и водоснабжение вырубятся?

— Ну, во-первых, потому что те зомби, которые пашут на станциях, рано или поздно исчерпают ресурс. И исчерпает ресурс сама система водо- и электроснабжения. Она уже на ладан дышит. Во-вторых, ты разве еще не понял, что после конца света станции работают не просто так. Они создают комфортные условия для выживших, в том числе тех, кого ты называешь Зрячими. Чтобы дать время подготовить кого-то, как личинок, к превращению.

— Уже слышал о личинках и куколках, — признал я. — Они все во что-то превращаются.

— Не они, а мы. Мы все во что-то превращаемся, — поправила Ольга. — Кто-то, как Нежить, превращается сам по себе. Кому-то нужны песни и пляски. Возможно, Нежить для того и появилась, чтобы петь и водить хороводы для кого-то еще. У меня пока нет стройной рабочей гипотезы, но я к ней приду. Пока что есть одно предположение. Когда мы поймаем Бабайку, то понаблюдаем за его черепной коробкой. Если в ходе трансформации череп уменьшится, можно будет предположить, что идет не эволюция, а деградация. Значит, Бабайки — это тупиковые ветви, неудачные попытки Нежити превратить людей во что-то еще. Если череп останется прежним или увеличится, значит, мы имеем дело с эволюцией, и Бабайки и есть представители нового человечества, ради которых все затевалось. Не ахти какой критерий, но все же.

Я обомлел.

— Ты сама до этого додумалась?

— Нет. Мне подсказал один говорящий Бабайка. — Ольга снова показала мне мимолетную улыбку, и я понял, что она шутит.

— А ты… не боишься жить здесь, в городе, одной?

— Я ничего не боюсь, — сообщила Ольга совершенно невозмутимо, без намека на понты. — Уже ничего, с тех пор, как потеряла всех, кто был мне дорог… Есть только страх попасть в центр завихрения, наверное. Не хочу становиться Бабайкой или быть разорванной толпой Нежити. Пусть уж лучше меня кто-нибудь застрелит.

Она встала и без перехода произнесла:

— Пойдешь ужинать.

Я понял, что это вопрос, и кивнул.

***

Вечером, как стемнело, мы отправились в парк.

Прежде я никогда — если считать со Дня Икс — не бродил по городам ночью. Себе дороже. Но Ольга уверенно двигалась по узким переулкам, проходила сквозь сгоревшие и целые здания, и никто на нас не нападал. Я крался следом за ней, стараясь ступать след в след.

Луна взошла на востоке — огромная и золотисто-серебряная, повисла над прямоугольными зданиями.

Интересно, подумал я, в природе всё округлое, а у человека прямоугольное…

Шли довольно долго, но все-таки пришли. Впереди за частично сломанной оградой темнели деревья, над которыми на фоне звездного неба вырисовывался силуэт колеса обозрения. Это был парк.

Сначала я не увидел и не услышал Буйных. Потом до моего слуха донеслось далекое шарканье сотен и тысяч ног. И невнятное, едва слышное из-за расстояния завывание.

Ольга потянула меня за рукав в сторону многоэтажного офисного здания напротив парковой ограды. Мы вошли в подъезд, поднялись на пятый этаж и вошли в просторное помещение, разделенное на секции стеклянно-пластиковыми перегородками. Многие из перегородок были разбиты, на полу валялись кучи стекла. Столы перевернуты, компы и принтеры разбиты.

Подсвечивая себе фонариком, Ольга прошла к окну, под которым лежал моток веревок и аккуратно сложенная ткань. Она вынула из рюкзака бинокль и принялась смотреть в окно. Потом передала бинокль мне.

Из окна открывался отличный вид на центр парка, где было обширное пространство с памятником неведомому и никому уже не нужному деятелю в центре. Казалось, площадь шевелится от толпы Буйных, которые брели по кругу и тихо напевали под нос. В центре вращения — или, как выражается Ольга, завихрения, — находилась одинокая человеческая фигура… Луна светила очень ярко, а бинокль был сильный, и я разглядел худого молодого человека, примерно моего ровесника.

— Тихо поют, — отметила Ольга. — Скоро совсем заткнутся. Значит, ритуал подходит к концу.

— Что это? — Я указал на ткань и веревки.

— Смирительная рубашка. Брезентовая. Не думаю, что Бабайка сумеет ее разорвать. Главное — отнести его подальше отсюда, чтобы Нежить не бросилась на подмогу. Если она вообще захочет бросится на помощь.

— Ты же хотела просто посмотреть на череп?

— Посмотрю. Но в динамике наблюдать будет лучше. Какое-то время подержим Бабайку в плену, понаблюдаем. А потом… — Ольга сверкнула глазами в полумраке, и я понял без слов, что будет “потом”.

Ждали окончания мракобесия на площади в парке примерно около часа. Точнее я бы не сказал, сколько, — ни часов, ни мобильника с собой давненько не носил. Хотя можно было бы. Время куда лучше определяется по солнцу и луне. И по внутренним часам.

Я ходил туда-сюда, выглядывал из других окон, сидел на целых офисных стульях, а Ольга не отходила от окна и не отрывалась от бинокля.

Собственно, она могла бы и не напрягаться. То, что ритуал окончен, стало ясно и без бинокля: песня и шорох шаркающих ног стихли окончательно.