— Низшая Каста, или Каста Земли… Охотник Мирон, Сеятель Варвара и Ремесленник Тим…

Мирон, кстати, был тем самым краснолицым блондинчиком.

Я выпрямился.

— Где он? Где мой тезка?

За столом мальчишки не было.

Наталья в кои-то веки смутилась. Быстро зыркнула в сторону шалаша из веток и разномастных кусков брезента, который я заприметил еще вчера.

— Он наказан.

— Как это?

— Не уважает кастовость, — неохотно проговорила Наталья-Балагур. — Пропустит завтрак — ничего с ним не сделается. Зато будет знать…

Не договорила. А я не спускал глаз с шалаша. Это что у них, своеобразный карцер?

Матерь Анфиса сказала:

— Со временем научится уважать. Это же дети, вечно бунтуют…

— А без каст никак нельзя? — осведомился я, чувствуя, что залез на зыбкую почву. Однако останавливаться не собирался.

— Иерархия необходима, — спокойно объяснила Анфиса. — Иначе будет хаос, бардак. Во всех коллективах животных в природе есть иерархия. Бывают иерархии двух типов: в виде “закона джунглей”, когда за место под солнцем надо драться, и такая, как наша, когда иерархия зависит от Дара и не требует насилия и сражений.

Я медленно, с расстановкой сказал:

— Вчера я видел насилие. Когда Наташа выгнала Тима с его места у костра.

За столом замолчали. Наташа смотрела на меня чуть испуганно. Отец уткнулся в тарелку — он тут ничего не решает, трутень хренов. Анфиса сверкнула черными глазами в сторону Наташи, и та поспешно сказала:

— Он не против. Такова его судьба.

Хорошо ее обучили, однако!

— Не думаю, что судьба существует, — повторил я слова Павла.

Встал, и все вскинули на меня глаза. Сидеть за этим столом я больше не мог. Тем более наелся. Моя Община — Матери Киры. Здесь я чужой. Мне нужно на юг. На море. Некогда здесь чаи гонять.

— Вы сказали, Анфиса, — сказал я в полной тишине, — что здесь никого не держат.

— Верно, — отозвалась она настороженно.

— Тогда спасибо за еду. За медпомощь благодарить не буду — если б не ваше испытание, помощь мне не понадобилась бы. Я уезжаю. Прямо сейчас.

Матерь и Отец заулыбались. Дескать, езжай, мы не против.

Я продолжил:

— Если мой тезка не против, я заберу его с собой.

— Тим, погоди, — заторопилась Анфиса. Ее смуглое лицо вытянулось.

— Никого не держат! — перебил я. — Или я что-то не так понял?

Ее плечи поникли. Она не хотела со мной спорить. Или не могла. Кирилла не было рядом, а Отец Даниил молчал в тряпочку. До меня вдруг дошло, что они немного боятся меня. Все они. Несмотря на свои сверхспособности.

Я перешагнул через скамейку и, подхватив биту, уверенно зашагал к шалашу. Откинул полог и заглянул внутрь. Внутри в несколько слоев были постелены стоптанные половики и коврики, на них лежал старый матрас без простыни, а на нем сидел Тим и читал книжку. Тоже старую, читанную-перечитанную.

Он удивленно поглядел на меня.

— Хочешь со мной? — отрывисто спросил я. — К морю поедем.

Он заколебался, но ненадолго.

— На автодоме? Хочу!

— Тогда пошли.

— Но Матерь…

— Матерь не против, я все разрулил.

Рот у пацана растянулся до ушей, он шустро выскочил из палатки, но книгу не оставил. Видно, собирался дочитать.

— Подожди-ка минутку…

Я размахнулся битой и врезал по палатке. Она повалилась. Я нанес еще пару ударов, превратив ее в кучу палок и брезента. Починить ее не проблема, конечно, но мне было приятно раздолбать этот “карцер”.

Когда мы проходили мимо притихшего стола, Матерь негромко сказала вслед:

— Во всех Общинах одна и та же система.

— Значит, мы создадим новую Общину, — отрезал я.

Мы сели в автодом, я завел двигатель. Бензина оставалось маловато, но до трассы дотянуть хватит; там заправимся из бензобаков брошенных машин. Тим с восторгом крутился на вращающемся кресле пассажира. С собой, кроме книги, он прихватил потертый кожаный рюкзак. Еще на поясе висел самодельный ножик в деревянных ножнах и мешочек не пойми с чем.

Не без труда развернувшись на берегу, я увидел заросшую травой колею и поехал по ней сквозь лес. Община провожала нас пристальными взглядами. Поняли ли они, зачем я забрал Ремесленника? Понял ли я сам?

Зачем мне этот пацан? Потому ли, что мне страшно одиночество? Или потому, что стало жалко этого представителя “низшей касты”?

Иными словами, для кого я совершил этот поступок — для него или для себя?

Наверное, все-таки для него. Ведь на самом деле я перестал бояться одиночества. Моя жизнь обрела Смысл, и этот Смысл мне не нравился. Его мне навязали, я не просил о нем. Но должен ли нам нравится смысл нашей жизни? Мы не выбираем ни наших имен, ни времени, когда жить, ни страны-родины, ни семьи. Мы — рабы без права выбора от рождения и до смерти. За нас давно все решено.