— Хорошо, а ты думаешь я ребёнка буду делать, просто задрав тебе пальто? — между нами оставалось немного места. Я почти улавливала как изменился запах Матвея. Став тяжёлым, мужским.

— Я не думаю, что ты будешь делать мне ребёнка… — я мило улыбнулась и прошла к бару. Положила на край стойки сумочку. Подцепила один из бокалов и открыла бутылку минералки.

Матвей следовал за мной. Он даже встал по другую сторону стойки и оперся локтями о столешницу. Вскинул бровь, намекая мне, чтобы я не капризничала.

Но мои капризы закончилось давно. И я не собиралась забывать на кого меня муж променял, как предал и какую цену потом я заплатила.

— А мне кажется ты ошибаешься… — он улыбнулся, слегка нахмурив нос, такой образ хулигана. — Я очень по тебе скучал. Я так сильно скучал, что…

— Что успел перетрахать не только весь коллектив, но и новую компанию для этих целей приобрел? — я склонила голову к плечу, под новым ракурсом разглядывая, как Матвей побагровеет от злости. И собственно я допрыгалась.

Матвей резко обогнул стойку. Спешащую меня к двери он перехватил поперёк живота и вдавил в себя. Так сильно, что мои лопатки ощущали движение его груди от резких коротких вдохов.

— Я не выпущу тебя. Не отпущу, — задевая тонкую нежную кожу своей щетинной, прошептал Матвей и потянул с меня пальто. Я передернула плечами. Хотела отстраниться, но сильные руки только сильнее прижимали меня. — Я слишком долго не видел, не чувствовал. Почти забыл какая ты на вкус…

— Другие, наверно, просто занимали твою память, — выдохнув зло, прошипела я, стараясь оторвать от себя руку мужа, но добилась лишь того, что Матвей стянул пальто, бросил его нам под ноги и поднял меня на руки. Он крутанулся со мной вместе к барной стойке, усадил на неё. Встал между моих, насильно раздвинутых, ног. Ещё и впился пальцами в мои бёдра так, что я не могла оттолкнуть его от себя.

— Ничего подобного. Там место всегда занято было тобой, — Матвей скользнул пальцами выше, приподнимая подол моего платья и оголяя все больше нежной, чувствительной к его касаниям, кожи. — Твоими криками, стонами… Боже, твоим запахом во время…

Матвей резко убрал ладони с моих бёдер и положил их на талию, дёрнул на себя, чтобы я оказалась сидеть на самом краю, при этом упираясь в него. Пальцы прошлись по позвоночную, рисуя узоры.

— И это пока ты такая колючая… — Матвей поднял на меня взгляд. Тёмный, горячий. — Потому что тоже скучала… А как только перестанешь кусаться, мы снова будем вместе, заберём нашего малыша, уедем домой и будем вместе…

Я сглотнула тугой комок. И прошептала, глядя в пустоту перед собой, словно боялась посмотреть в глаза мужу:

— Матвей, нет никакого малыша. Нет и никогда не было.

Ладони Матвея сжались на моей талии, принося одну лишь только боль.

— Нет ребёнка, Матвей, — повторила я и дотронулась до плеча мужа. Он как будто застыл во времени. Смотрел на меня, не моргал, просто не реагировал.

Я занервничала под этим взглядом. Я запаниковала от того, что Матвей не проявлял никаких эмоций, поэтому повторила:

— Матвей, не было ребёнка…

Последние слова что-то включили у Матвея в голове, и он сначала моргнул, тряхнул головой, а потом посмотрел мне в глаза.

— Уль, как нет ребёнка? — вот теперь его голос был настоящим. Нормальным. А не как сегодняшний весь вечер, холодным и жёстким.

— Матвей… твоя мать просто не знала, что его нет… — я боялась произнести то, что потеряла ребёнка. В голове я несколько раз проворачивала эту фразу, а на слух не могла воспринимать.

— Ты глупости говоришь, Уль… она же не могла врать сестре? — Матвей отошёл от меня, его руки скользнули по моей спине и оставили в одиночестве.

— Она не врала, — я натянула подол платья на колени и сползла с барной стойки. Сразу стала ниже Матвея и посмотрела ему в глаза.

— Тогда… Ульян… — Матвей туго сглотнул и его кадык дёрнулся. — Ульян… ты же не хочешь сказать…

Ну же, скажи, что ты изначально подумал обо мне. Скажи.

Но Матвей молчал, только сжимал губы.

Время замерло в серебре, застыло, наверно, в амальгаме. Я не слышала бега часов или хоть какого-то другого его проявления. Матвей тоже.

В его глазах растекалось непонятное: граница отчаяния и растерянности. Словно вести о ребёнке надломили его стальной характер, притупили острые углы темперамента.

— Уль… — тихо позвал Матвей. — Ты избавилась от нашего ребёнка?

Слёзы потекли по щекам. Я не думала, что на обычную фразу у меня будет такая реакция. Настолько острая, словно внутри все саднило от порезов.

Я молчала. Не знала, как объяснить, и поэтому Матвей продолжил предполагать, а точнее, обвинять.

— Уль, ты правда это сделала? — он не прикасался ко мне, как будто я резко стала прокаженной. Как будто в один момент вся моя желанность для мужа растворилась.

Я мотала головой.