— Любили… Любили, да. Но если бы не твои шептуны, которые взбаламутили всех, никто бы не стал бросаться этим словами — «враг государства». Селевк подло убил Пердикку, избранного всеми регента — ты на это и слова не сказал. А Эвмен победил в честном бою, но он враг государства. Ещё бы, ведь он чужак, а Селевк — «свой сукин сын».

— Это называется — «политика». Ты с малолетства выучен быть воином и полководцем, но сие тонкое искусство тебе ещё предстоит постичь.

— Искусство лжи, — скривился Деметрий.

Антигон усмехнулся.

— Меня всегда восхищала твоя прямота. Люди непременно пойдут за тобой, такой вождь приглянется каждому. Таким был, вернее, таким казался нам всем Александр. Знаешь, когда я говорил с теми, кто неотлучно находился подле него все двенадцать лет его царствования, то видел — пелена спала с их глаз только после его смерти. А мне из Фригии довелось разглядеть куда больше, хотя я и крив на один глаз.

Деметрий не ответил. Некоторое время оба молчали, потом юноша спросил:

— Ты знаешь, что там снаружи кричит Антиген?

— Знаю.

— Мы с Неархом просим тебя. Допустим, Неарх тебе никто, но я-то твой сын. И я тебя прошу. Нет, умоляю. Хочешь, на колени встану?

— Если и правда встанешь, я тебя отхожу палкой по спине, как в детстве, когда ты воровал сласти.

Деметрий и ухом не повёл.

— Мы тебя просим пощадить Эвмена. Антиген не просит. Он требует убить его! Он требует! Он, видите ли, оскорблён тем, что Эвмен всё ещё жив!

— Этот бешеный шакал совершенно потерял берега, — кивнул Антигон, — думает, если оставил за собой поле, так уже самого Зевса за яйца схватил. Ничего, его черёд тоже придёт.

— Да ты не слышишь меня, отец! Не желаешь слышать! Он требует, и ты собираешься исполнить его требование! И это видят все!

— Люди запомнят не крикунов, а то, как те кончат. А что касается судьбы Эвмена… Пойми, сын, его нельзя оставлять в живых. Даже лишённый войска, скованный, он остаётся знаменем для Полиперхонта и Олимпиады. Все помнят, что его-то точно нельзя списывать со счетов, пока он дышит. Списали уже раз, когда я запер его в Норе, и что было потом? Хитрый лис вырвался из ловушки, снова создал войско. Из ничего. Завладел царской казной и опять начал одерживать победы! И даже сейчас едва не победил, наша судьба висела на тонком волоске, и весь тот волосок — удача Пифона! Нет, если я послушаюсь тебя, это повлечёт большие беды в будущем.

— Ты боишься собственной тени, — с вызовом сказал Деметрий.

Антигон поднял на него взгляд. Другой бы уже начал опасаться за свою шею, но своего сына, позднего ребёнка, первенца, Циклоп слишком обожал, чтобы гневаться на слова, которые, если подумать, вполне могли сойти за правду.

— Ты ведь сам сейчас сказал — нас только двое с Неархом, кто просит о милосердии. Все остальные жаждут крови кардийца. Он заочно приговорён к смерти. Ты щедро посеял семена ненависти к нему и успешно пожинаешь плоды. Знамя в руках Полиперхонта, говоришь? А сдюжит ли он там, в Элладе, где кроме наших людей ему противостоит ещё и Кассандр? Особенно когда мы закончим наводить порядок в Верхних сатрапиях и вернёмся на запад. А много ли войска у Олимпиады? Они же цеплялись за Эвмена, как утопающий за соломинку. Неужели ты боишься их?

— Я никого не боюсь, — спокойно ответил Антигон, — я всего лишь терпеливо расчищаю Авгиевы конюшни для тебя. Мне шестьдесят пять лет, сын. Долго не проживу. Тебе девятнадцать — вся жизнь впереди. Я хочу, чтобы ты шёл прямо, гордо вскинув голову и не оглядываясь. Оставь Эвмену жизнь и оглядываться ты будешь.

— Но ведь есть и другой путь, — не сдавался Деметрий, — сейчас он враг, но мог бы стать союзником. Столько достоинств в одном человеке. Всегда проще убить. За эти три дня ты так и не пожелал увидеться с ним. Почему? Чувствуешь, что правда не на твоей стороне? Отец, прошу тебя снова — поговори с ним. Отвергнет — содержи как почётного пленника и заведи разговор ещё раз через полгода, через год. Он, наконец, поймёт. Увидит, что люди, что окружают тебя, служат не за страх. Увидит, что это ты тот пресловутый «Наилучший», названный в последнем вздохе Александром.

— Про «наилучшего» всё выдумал Птолемей. Нет, Деметрий. Мне Эвмен служить не станет. Хотел бы я иметь такого соратника, что с подобным рвением будет продолжать мои начинания. Но Эвмен ведь не из пустого упрямства пытается собрать осколки царства. После Норы я уверен — сын Александра и Барсины жив и рано или поздно кардиец вытащит его из небытия. И вот тогда… Неарх, мой и твой друг, наш верный союзник, восемь лет назад он ратовал за Геракла. За кем он пойдёт, когда кардиец предъявит всем мальчика? Ты уверен, что он останется нашим другом?

Деметрий не ответил.

— За восемь лет все насмотрелись на последствия решения в Вавилоне. — продолжил Антигон. — Кардиец умный, он сразу понял, куда всё придёт. Если бы ублюдка Божественного провозгласили царём сразу, вряд ли бы что-то изменилось. Какая разница, как зовут царя, если он не может править? А вот сейчас мальчишке уже двенадцать. Скоро возраст эфеба. Совсем скоро он будет пригоден в цари и Эвмен его всем предъявит. Я уверен, он сумеет доказать, что пытается посадить на трон не самозванца. Наверняка всё предусмотрел.