И только тут, при словах о матери, Агнес отчаянно и беспомощно разрыдалась, задохнувшись от горячих слез и не в силах подняться с пола. Она слишком хорошо знала своего отца, чтобы еще на что-то надеяться.

***

Уже второй год прекрасная Агнесса была женой герцога Конрада Неустрашимого. Дойдя в рассказе до этого места, луна, верно, потупилась печально или даже умолкла на время, нахмурясь за набежавшим облачком, так грустно ей было вспоминать о виденном по ночам. А при свете солнца любая знатная девушка могла от души позавидовать юной герцогине – такие, невиданные доселе, богатые наряды и драгоценности дарил ей муж, и с таким искренним почтением относились к ней все придворные рыцари. А горожане, коим посчастливилось видеть герцогиню в соборе на воскресной мессе, в один голос говорили о ней с одобрением и восхищением: "Чисто ангел небесный!" – столь кротким и ласковым был взор ее чудесных фиалковых глаз.

Но герцог, очень гордившийся своей красавицей-женой, в последнее время был всерьез обеспокоен. Его тревожила неспособность Агнес родить ему наследника, да и вообще родить. Он приказал доставить в замок из города самую лучшую повитуху, велел ей хорошенько осмотреть супругу и сказать определенно – по ее разумению, ожидать ли ему ребенка? Повитуха со всею возможной тщательностью оглядев и расспросив Агнес, нашла ее совершенно здоровой и доложила, что не видит причин, из-за которых ее светлость не могла бы родить наследника.

"Так в чем же дело?" – грозно спросил герцог. "Это случается иногда, Ваша светлость… Никто не возьмется объяснить – почему, но порой супруги по десять лет детишек дожидаются. "Десять лет?! Да ты шутить что ли со мной вздумала?" – рявкнул возмущенный герцог. "Не гневайтесь, Ваша светлость! Дозвольте словцо молвить… Бывает, что очень помогает в подобном деле отправиться на богомолье в святые места. А в наших краях истинными чудесами прославлен монастырь Святой Анны. К кому же и обратиться женщине с заветнейшей просьбой, как не к матери Пречистой нашей Девы, коей лишь на склоне дней, по слезному ее молению, разрешил Господь неплодное чрево и даровал благословенное дитя." "Ну, что ж, тетка, послушаю тебя, пожалуй… Больно складно ты говоришь! Хорошо, пусть герцогиня съездит на богомолье, вреда, думаю, не будет."

В скором времени герцог самолично решил проводить жену в замок ее отца, откуда уже совсем недалеко было до знаменитого монастыря. Он намеревался пару дней погостить у тестя и возвратиться домой, а потом Агнес с матерью пусть отправляются в монастырь поклоны класть. Ему все эти молебства да стояния на службе часами – хуже постного обеда. К тому же, выражение обреченной покорности на лице жены стало надоедать герцогу, и захотелось ему пожить по-прежнему весело, по-холостяцки! Агнес же несказанно обрадовалась, что после долгой разлуки она наконец-то увидится с матушкой и любимым братом, и поспешила собраться в дорогу.

В замке родителей Агнес герцогская чета застала новых людей. Это был италийский зодчий, приглашенный отцом для перестройки надвратной башни, и его сын и помощник – молодой человек весьма приятной наружности. Хотя, судя по всему, обыкновенно за трапезой они сидели, как гости, за общим столом, но в присутствии герцога им отвели скромное место в конце стола, и в разговоре они не участвовали, а может быть, еще плохо понимали здешний язык. Около каждого из обедавших лежала диковинка – маленький трезубец для мяса, и хозяин пояснил важному гостю, что это италийское новшество. И герцог, вначале насмешливо примерившись, скоро выразил желание завести у себя такие же, только из серебра и богато украшенные.

Через три дня Конрад отправился домой. Как ни уговаривал его тесть погостить еще, как ни старался угождать в любой мелочи, но ничего интересного, кроме небогатой охоты в своем лесу, не мог ему предложить и безмерно этим огорчался. Но когда герцог со свитой уехал, все сразу почувствовали себя вольнее и развеселились, будто оставленные без строгого присмотра дети. И неожиданно оказалось, что и зодчий, а особенно его сын Алессандро, уже неплохо говорят по-здешнему. Больше года они вели перестройку старинной башни, которую затеял отец Агнес, радуясь своему новому возвышению. Ведь прежде его заботила только надежность крепостных стен, зато теперь он вполне мог позволить себе щегольнуть перед ненавистным соседом-бароном. И не только за исполнение прямых обязанностей ценили зодчих хозяева замка – отец и сын были непревзойденными рассказчиками, особенно, когда речь заходила об их удивительной родине Италии. Множество увлекательных сказаний из ее древней истории поведали они своим восхищенным слушателям.

А с появлением в замке прекрасной молодой герцогини, Алессандро просто превзошел себя в красноречии! К тому же он замечательно рисовал и с непритворным удовольствием придумывал для дам всевозможные узоры для вышивок, и таких они с матерью никогда прежде не видели. А сколько он знал чудесных романтических баллад! И обладая приятным голосом, теплыми вечерами на террасе услаждал их слух, сопровождая свое пение мелодичной игрой на лютне и вкратце пересказывая содержание. Словом, не было, кажется, такой способности, в коей не преуспел бы Алессандро, разве что во владении тяжелым двуручным мечом – навыке, присущем лишь благородному рыцарскому сословию, и к охоте он был совсем равнодушен. А еще радовало Агнес, что брат стал с ним почти неразлучен, взялся учить италийский язык, интересовался зодчеством, много времени проводя на башне, и даже неумело пытался рисовать, чем неизменно вызывал усмешки отца. И как знать, не родись Артур рыцарем, вынужденным подчиняться строгим законам чести и сыновнему долгу, возможно, он отправился бы потом вместе с новым другом в далекую, прекрасную Италию.

Через неделю Агнес с матерью в сопровождении небольшой свиты отправилась на богомолье в монастырь Св. Анны. Много было переговорено между ними в дороге, и не без слёз… Да еще неожиданное волнение от встречи с Алессандро мешало Агнес погрузиться в состояние молитвенной сосредоточенности. Но когда они подъехали к монастырю, вид его суровых башен и древнего собора тотчас устыдил ее мирские суетные мысли, и трепетное смирение тихо наполнило душу. Какими ничтожными показались ей здесь, под устремленными ввысь сводами собора, свои приземленные чувства и недостойные грешные мысли!.. От самого сердца исторглись в раскаянии светлые слезы, и с прежней детской верою преклонив колени перед резным старинным Распятием, кротко умоляла она милосердного Господа простить ее и ниспослать в утешение долгожданное дитя.